Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Михаил Шелест

Изменить будущее

Глава первая

Я проснулся под гимн Советского Союза. Отец уже умывался в ванной, мама как всегда бесшумно занималась собой. По квартире распространялся запах яичницы с салом.

– "Можно ещё спать", – подумал я и перевернулся на другой бок, ложась на лучше слышащее левое ухо, чтобы снизить децибелы.

Сквозь дрёму я понял, что почему-то желаемого эффекта ограничения слышимости не добился и проснулся окончательно. Сердце забилось рывками и меня пробил пот.

Я потрогал ладонью ребристую тканевую поверхность поднятой спинки дивана "Ладога" на которой спал в юности и, в ужасе осознав действительность, подскочил на постели.

– Ты чего так резко? Сон плохой? – Спросила мама, красившая губы у зеркала в прихожей.

Дверь зала, где я всегда спал, была открыта.

– Да… Сон, – прохрипел я осипшим со сна и испуга голосом.

На сон, то что видел я, не походило. Сны, конечно, бывают очень реалистичные, но это – точно не сон.

– Ты просил сегодня тебя пораньше разбудить… Вот мы и не особо…

Я лихорадочно проверил мозг на предмет: "зачем?" и вспомнил, что хотел пробежаться перед школой по лесу на лыжах.

– "Какие, нахрен, лыжи?" – пронеслось в голове.

Я опустил ноги на палас и уставился в окно. Объездной трассы и моста за окном не было, как не было и проносящихся по нему машин. В темноте раннего утра угадывалось море и стоящие на внешнем рейде Владивостока корабли, мерцающие стояночными огнями.

Я подошёл к окну и взялся за ручку балконной двери, чтобы выйти на лоджию, но застеклённой лоджии за стеклом не наблюдалось.

– Ты что, Мишутка? – Спросила мама.

– Снег не идёт, – констатировал я.

– Да и слава богу. Посыпали песком тротуар, нет? Вчера хорошо, что папа встретил… И не спустилась бы. Уже три дня как снег выпал, а тротуары не посыпаны.

– Дворники посыпали, – сказал машинально я, вдруг вспомнив, что поздно вечером действительно видел, как районная дворничиха, живущая в нашем подъезде, посыпала тротуар, ведущий наверх к автобусной остановке, песком.

А я вчера вечером шёл с тренировки… Или с работы?

"Хрень какая-то. Этого не может быть", – подумал я, вспоминая вчерашний день.

– Твоя Галина уже под окном топчется, – проговорил отец.

– Она не моя, – пробормотал, как обычно я, прошёл на кухню и глянул в окно, приложив ладони к стеклу, защищая глаза от собственного отражения.

Отражение… Я увидел в стекле своё ещё детское лицо пятнадцатилетнего подростка, испуганные глаза и длинные, почти до плеч, волосы.

– Твоя, не твоя… Жизнь покажет, – философски заключил отец.

Девушка, увидев меня, махнула рукой. Я отошёл от окна.

Я скользил по снегу, по пробитой позавчера вечером лыжне. Галина скользила сзади. В лесу ещё летом положили асфальтовую дорожку и установили фонари. Вероятно, планировали создать культурную зону отдыха, но я вспомнил, во что потом превратили лес и сплюнул.

Дорожка имела небольшой уклон и мы уже в третий раз поднимались по нему, чтобы потом скатиться вниз.

– Что-то ты сегодня не разговорчив, – сказала Галина, когда мы отдыхали наверху перед спуском.

– Настроение плохое, – буркнул я.

– Мог бы и не идти. Я бы сама…

Слышно было, что она обиделась.

Мы не дружили с ней. Она жила в соседнем подъезде и училась в параллельном классе, но из жизни двора она почему-то выпадала. Они переехали недавно, а мы жили в доме с семьдесят первого года. Как оказалось позже, я ей очень нравился, а я её почти не замечал.

Эти мысли промелькнули в ворохе других.

– Да, химию не выучил. Химичка обещала спросить. И урок первый.

– Ну ты даёшь! Поехали домой! – Сказала она и оттолкнулась палками.

Отряхнув друг друга от снега, мы разошлись по подъездам. Мысли мои более-менее успокоились. Лыжи – вещь, жаль только снега у нас маловато выпадало в семидесятые годы. Зато уж если выпадет – праздник детворе.

"Я пришёл вчера домой", – вспоминал я, – "надел свои "кирзачи", не одёванные с прошлого года, и пошёл гулять. Вчера катались часов до одиннадцати ночи, почему и уроки не выучил".

Дорогу, ведущую к дому, а дом стоял, и стоит, слава богу, и сейчас, у берега моря в семидесятые годя не чистили от снега, и машины, после редких снегопадов, опасались к нам спускаться. И дорога становилась большой детской горкой.

Снег долго не держался, и таял под лучами "южного солнца", как шутил мой отец. Склон сопки был южным и хорошо прогревался даже зимой.

В кирзовых сапогах очень клёво кататься на ногах. Скользили, как те же лыжи. В восьмом классе вдруг на "кирзачи" образовалась мода, и я даже в школу ходил в них какое-то время, но потом опомнился.

Отметив про себя промелькнувшее словечко "клёво", тоже из прошлой жизни, я раскрыл учебник химии, поставил его перед собой на кухонном столе и стал поедать пшеничную кашу. Такая крупа почему-то исчезла в две тысячи двадцать первом году, подумал я.

Две тысячи двадцать первый год… Будущее…

Я раскрыл рот и каша вывалилась обратно в тарелку.

Кто я? Где Я? Какая нахрен химия? Буквы учебника расплылись, и я чуть не потерял сознание, но прозвенел будильник и я пришёл в себя.

Испуганно озираясь и трясясь, как заяц, я брёл в школу. До неё было всего метров сто, но я шёл эти метры, как на эшафот.

– Чё, химии ссыш? – Спросил Валерка, догнавший меня у входа в школу. – Нефиг было доставать её.

– Пошёл ты… – отмахнулся я.

– Чё-ё-ё? – Вызывающе спросил он, но увидев мой мрачный взгляд, криво усмехнулся. – Ссыкло… – бросил он и, обогнав меня, побежал по лестнице вниз. Кабинеты химии и физики находились в подвальном этаже. Там же находилась и раздевалка.

Прозвенел звонок, а я ещё так и не вошёл в класс. Химии я не боялся. Я боялся одноклассников. Ведь я знал, что многих уже, как бы и нет, а те, кого встречал, на этих малышей и не похожи.

– Ты чего здесь стоишь, Шелест? – Вдруг раздался строгий голос директора. – А ну, марш в класс.

Она открыла дверь и я вошёл в кабинет химии боясь поднять глаза.

– Вот, Татьяна Валентиновна, боялся в класс войти. Чем запугали вы его? – Рассмеялась Светлана Яковлевна.

– Обещал сегодня две темы ответить, – сказала молодая химичка, вскинув тонкие брови. – Что, Шелест, снова не готов?

Она раскрыла журнал и сразу уткнула палец в мою фамилию напротив которой стояли две жирные точки, за прошлый урок и за этот.

– Ну извини, – сказала она, потянувшись за авторучкой.

– Что извини то сразу, – буркнул я. – Спрашивайте. Я учил.

– Учил? – Усмехнулась она. – Рассказывай.

– Про азот?

– Про азот, – подтвердила химичка и с улыбкой посмотрела на директора

– Вы, Татьяна Валентиновна, зайдите ко мне после урока, пожалуйста.

– Хорошо, Светлана Яковлевна. Давай, Шелест.

Я попытался вспомнить страницы учебника химии и не вспомнил. Напрягши ум, я начал сочинять.

– Азо-о-т. Это… Химический элемент…

Дальше ничего не вспоминалось.

– Отличное начало, Шелест, – засмеялась химичка.

Класс рассмеялся. Я поднял глаза от пола и у меня закружилась голова. Очнулся я лежащим на врачебной кушетке в кабинете школьного врача. Рядом стояли директор и химичка. Врач склонилась надо мной и массировала мне сердце.

Увидев, что я очнулся, директриса вскинула руку ко лбу и поправила причёску.

– Ты нормальный, Шелест? – Спросила меня химичка. – Ты зачем в школу с температурой пришёл?

– Я учил, – прошептал я.

– Да поставила, поставила я тебе четвёрку в четверти и за полугодие. Чуть не убил своим обмороком.

Директриса укоризненно посмотрела на химичку. Та, увидев её взгляд, развела руками.

– А что я-то, Светлана Яковлевна? Он не учит… И хулиганит…