Дарья Зарубина - Носферату

— Ну, в общем-то, что-то вроде того, — виновато согласился я. — Тема исчерпана. Что проснулась, вижу. Теперь вопрос посерьезнее. Знакомому позвонила?

— Да, он согласен поговорить с тобой по душам. В семь утра приедет. Кстати, твоя мама настаивала, чтобы ты на свежую голову починил-таки ей фен, — и Анна положила передо мной на стол злосчастную пыточную принадлежность из бездонного женского арсенала моей матери. — А пока ты занят ремонтом, можешь ввести меня в курс дела с убитым саломарцем.

— Не меняй тему, — прервал я. — Кто этот твой знакомец — Санек?

— Да, — отмахнулась Анна, — но вернемся к нашим баранам. Насколько я знаю из газет, некто профессор Муравьев был вызван своим коллегой и другом профессором Насяевым в качестве подстраховки при конфиденциальной встрече с саломарским дипломатом. Муравьев, известный в научных кругах своим яростным неприятием негуманоидных рас, услышав предложение саломарца организовать покушение и убийство президента, пришел в состояние аффекта и застрелил инопланетного гостя из личного оружия своего друга Насяева. Тело, насколько я понимаю, обнаружил ты…

— Если быть точным, я и мой дядя, Брут Шатов, чье имя, по понятным соображениям, ни одна желтая газетка склонять не решилась. Тело было обнаружено в транспортном аквариуме, находившемся в багажном отделении космопорта в саломарском боксе. Саломарец протух, отвратительно выглядел, поэтому вывезти его в первоначальном виде не представлялось возможным. Поэтому твой покорный слуга, то есть я, расчленил тело консула и по частям доставил на квартиру Брута Шатова, откуда саломарец совершил только одно путешествие — в морг при отделе межпланетной разведки, где и находится по сей день.

— Насколько я понимаю, — кивнула Анна, — при тесном общении с телом саломарского дипломата и ты, и твой дядя, и эта жуткая собака получили сильное отравление. А от летального исхода вас спасла одна пренеприятнейшая для окружающих привычка, — и Анна недвусмысленно помахала ладонью в изрядно прокуренном воздухе.

Я растер сигарету в пепельнице.

— Да, по всей видимости, никотин, каждая капля которого уносит жизнь ни в чем не повинной, здоровой и полной сил пони, воскрешает гнусные существа вроде меня. С дядей Брутей дело несколько сложнее. Во-первых, он получил отравление не через соприкосновение с телом саломарца, а благодаря длительному нахождению в одном с ним помещении и вдыханию продуктов разложения нашего осклизлого друга. А во-вторых, мой дядя придерживается своих жестких правил курения: он курит три трубки в день, чаще всего, утром — свой любимый вересковый «эппл», днем — фарфоровую, а вечером после ужина набивает какую-нибудь из коллекционных. Из расчета «одна трубка — три сигареты», мой дядя курит значительно меньше меня, хотя и значительно дольше. Поэтому он в больнице, а я разыгрываю из себя Марлоу.

Во время своего монолога я отчаянно копался отверткой в фене, изредка принимаясь помогать столовым ножом и даже чайной ложкой. Когда я поднял голову, Анна зачарованно смотрела на меня, подперев ладонью щеку.

— Мужчина за мужским делом — это так… впечатляюще. — Она перевернула исписанную страницу блокнота. — Странно, что ты все еще на свободе после того, как обошелся с телом посланца дружественной планеты. Думаю, некоторые структуры сочли тебя небесполезным. Надеюсь, они правы и ты пригодишься следствию. Тогда дело с отсечением головы инопланетному дипломату замнут. Мне даже представить гадко, что бы уже сталось с тобой, реши ты отпилить голову, скажем, нереитскому послу.

— Саломарцы веселее, — парировал я. — У них я, скорее всего, получу за это недели две барщины по-осьминожьи. Отработаю за нашего консула на родной планете, а потом вернусь домой, полный новых впечатлений.

— Откуда такой оптимизм? — поинтересовалась Анна, и я очередной раз зарекся хвастать перед ней какими бы то ни было фактами. Моя прекрасная леди вцеплялась в каждую новую деталь хваткой французского бульдога.

— Мой друг, андроид Юлий, слетал для меня на Саломару и кое-что разузнал о законах и нравах этого дивного нового мира, — ответил я прямо, стараясь всем своим видом дать понять, что искренне сотрудничаю со следствием. — Так что если тебе понадобится заглянуть в Уголовный кодекс Саломарской Федерации, то через несколько часов у меня будут расшифровки.

— Думаю, эти расшифровки тебе придется передать не мне, а совсем другим людям. Эх, и беспокойный ты клиент, Шатов. Может, саломарцы проще относятся к таким вещам, а вот на Земле вы с Юлием имеете шанс заработать хороший срок.

— Мы же бескорыстно содействуем торжеству справедливости. И ракушки эти саломарские мы не украли, а одолжили. Вернуть?

— Послушай, Ферро! — отмахнулась Анна. — Можешь ты до конца следствия больше ничего не нарушать? Ну хотя бы не в межпланетных масштабах! Меня интересует все это лишь в той степени, в какой имеет отношение к гобеленам Суо. Думаю, ты еще вчера понял, что эти два дела связаны. И я хочу попытаться распутать свой хвост этого клубка до того, как уже известный тебе Санек подомнет все под себя, оставив меня ни с чем, вернее, с горсткой пепла от риммианских полотен и толпами разгневанных поклонников творчества Мастера. Как видишь, я откровенна с тобой и надеюсь, что ты не будешь юлить. Теперь можешь поведать мне о том, как у тебя оказался камешек, как две капли воды похожий на те, в которые перед гибелью в огне превратились поддельные гобелены Отто?

— Честно признаюсь, смародерствовал, пока пилил нашему трупу голову. Это тот самый кулон, о котором вчера говорила мама. Камешек свалился с шеи прямо мне в руки, из чего я сделал вывод, что это подарок, — усмехнулся я, чувствуя некоторую неловкость. — Но на суде я буду все отрицать.

— Ладно, я тебя прощаю, — смилостивилась Анна, едва прикоснувшись губами к чашке. — Десяткой больше, десяткой меньше. Тебе все равно за все, что ты уже натворил, физически не отсидеть. Кофе всегда настраивает меня на удивительно милосердный лад. Скажи мне, Носферату, за это время, пока ты носишь камень на шее, он не пытался менять форму, как-то проявить себя?

— Нет, абсолютно. Как висел, так и висит. Но я совершенно уверен в том, что эти камешки в квартире Отто и мой амулет — одного происхождения. Вот только как активировать мой камешек, я пока не придумал. Но, мне казалось, наш Санек занимается исключительно бдением над самыми страшными научно-политическими тайнами, а ты ловишь маньяка, уничтожающего гобелены Суо. Как вас угораздило свести все это в одно дело?

— Не знаю, стоит ли тебе это рассказывать. — Анна помолчала, сосредоточенно помешивая кофе. — В общем, я начала работать над этим полторы недели назад. Попросили, как эксперта по творчеству Суо и следователя из команды, разрабатывающей риммианского маньяка, не привлекая излишнего внимания, оценить подлинность гобеленов в частной коллекции Штоффе. Я подтвердила их подлинность. Однако меня попросили повторить проверку. Она также не выявила ничего тревожащего. Я и сейчас могу поклясться на самом толстом искусствоведческом справочнике, что гобелены Штоффе — подлинные. Тогда вопрос был поставлен иначе — мог ли Мастер под видом гобеленов создавать новейшее следящее оборудование. Сначала эта идея показалась мне совершенно невероятной. Гобелены Суо выставлялись по всему миру, входили в коллекции очень крупных ученых и политиков, и их хозяева еще ни разу не жаловались на утечку информации. Но то, что маньяк уничтожает гобелены, было слишком похоже на заметание следов. Поразмыслив, я не стала опровергать версию шпионского назначения гобеленов и таким образом попала в это дело.