Дженнифер Линн Барнс - Ва-банк (ЛП)

— Отмывайся, — сказал Майклу Джадд. — А вы все, собирайтесь, — не дожидаясь ответа, Джадд зашагал в собственную комнату. — Мы улетаем через час.

ГЛАВА 45

— Надеюсь, вам у нас понравилось, — консьерж встретил нас в вестибюле. — Ваш отъезд стал для нас небольшой неожиданностью.

Благодаря его тону, последние его слова прозвучали словно вопрос. Хоть куда больше они походили на жалобу.

— Всё дело в моей ноге, — невозмутимо сказал ему Майкл. — Я ведь хромаю. Уверен, вы поймёте.

Хоть эти слова почти ничего и не объяснили, консьерж слишком сильно смутился, чтобы спросить о чём-то ещё.

— Да, да, конечно, — поспешно произнёс он. — Вы должны подписать всего несколько бумаг, мистер Таунсенд.

Пока Майкл разбирался с бумагами, я обернулась, что ещё раз взглянуть на вестибюль. У стойки регистрации дюжины людей ожидали возможности заселиться. Я постаралась не думать о том, что через три дня один из них — пожилой мужчина, парень в свитере с эмблемой Университета Дьюка или мать с тремя маленькими детьми — может умереть.

Следующим будет нож. Я знала — из личного опыта — сколько вреда может причинить нож.

Мы не закончили, — яростно подумала я. — Дело ещё не закрыто.

Уезжая, я чувствовала себя так, словно убегаю. Словно мы признали своё поражение. Я чувствовала себя двенадцатилетней девочкой, которая не могла ответить на вопросы полицейских.

— Прости, — произнёс кто-то. — Слоан?

Я обернулась и увидела Тори Ховард в её привычном наряде — темных джинсах и майке. Она выглядела робкой — хоть раньше вовсе не казалась мне такой.

— На днях вечером мы так и не познакомились, — сказала она Слоан. — Я — Тори.

Робость, мягкость в её голосе и тот факт, что она знала имя Слоан, тот факт, что она соврала ФБР о своих отношениях с Аароном — ты тоже любишь его, — осознала я. — И чтобы ты не делала, не можешь разлюбить.

— Ты уезжаешь? — спросила у Слоан Тори.

— Существует вероятность в девяносто восемь целых и семь десятых процента, что это правда.

— Жаль, что ты не можешь остаться, — Тори снова запнулась, а затем мягко произнесла. — Аарон правда хотел узнать тебя получше.

— Аарон рассказывал тебе обо мне? — голос Слоан едва заметно дрогнул.

— Я знала, что у него есть единокровная сестра, с которой он никогда не встречался, — ответила Тори. — Знаешь, он ведь пытался найти тебя. Когда ты заслонила его собой тогда ночью, за кулисами, и я увидела твои глаза… — она замолчала. — Я провела кое-какие расчёты.

— Строго говоря, это нельзя назвать математическими расчётами.

— Ты для него важна, — произнесла Тори. И в глубине души я знала, чего ей стоили эти слова, ведь какая-то часть её не была уверенна в том, что Слоан действительно важна для Аарона. — Ты была для него важна даже до того, как он узнал тебя.

Слоан выслушала её слова. Она сжала губы, а затем выпалила:

— Существует огромный шанс того, что ваши отношения с Аароном имеют личный и/или сексуальный характер.

Тори даже глазом не повела. Она была не из тех, кто показывает боль.

— Когда мне было три… — Слоан замолчала, отводя взгляд, чтобы не смотреть на Тори. — Грейсон Шоу пришел в квартиру моей матери, чтобы увидеться со мной, — Слоан было сложно говорить об этом — но ещё сложнее для Тори было слушать. — Моя мать одела меня в белое платье, оставила в спальне и сказала, что если я буду хорошей девочкой, мой отец захочет остаться с нами.

Белое платье, — подумала я, чувствуя, как сжимается мой желудок и как болит моё сердце. Я знала, чем закончится эта история.

— Но он не захотел меня, — Слоан не стала в подробностях описывать событий того дня. — Как и мою мать.

— Поверь, — ответила Тори, в её голосе слышались стальные нотки, — я получила хороший урок о том, что бывает, когда оказываешься в кровати с Шоу.

— Нет, — отчаянно произнесла Слоан. — Я не это имела в виду. Я не очень хороша в общении с людьми, но… — она вдохнула. — Аарон принёс ФБР доказательства того, что действия Бо были самозащитой — доказательства, которых они бы не нашли, если бы не он. Мне сказали, что существует большая вероятность того, что он сделал это ради тебя. Я думала, что Аарон такой же, как его отец. Я думала…

Что Тори была такой же, как её мать. Как она сама.

— Аарон борется за тебя, — горячо произнесла Слоан. — Ты говоришь, что я для него важна, но и ты тоже многое для него значишь.

— Сегодня утром с Бо сняли все обвинения, — наконец произнесла Тори. — Это случилось благодаря Аарону?

Слоан кивнула.

Прежде чем Тори успела ответить, в моём рюкзаке зазвонил телефон. Я хотела было снова проигнорировать или сбросить звонок, но смысла в этом не было. Теперь, когда нас отстранили от дела, больше нечему было меня отвлекать. Некуда бежать.

— Алло, — я отвернулась от остальных и ответила.

— Кэсси.

Мой отец всегда произносил моё имя так, словно оно было словом из языка, который он понимал, но говорить на котором он не мог.

— Они получили результаты анализов, — произнесла я, чтобы ему не пришлось говорить об этом. — Так кровь. Она её, да? — он не ответил. — То тело, что они нашли, — надавила я. — Это она.

На другом конце провода я услышала резкий вдох. И рваный выдох.

В ожидании того, что мой отец найдёт свой голос и скажет мне то, что я и так знала, я зашагала к выходу. Я шагнула навстречу солнечному свету и легкому январскому морозу. Перед отелем стоял фонтан — огромный, цвета оникса. Я подошла к нему и заглянула внутрь. Моё отражение мелькнуло на темной поверхности воды.

— Это она.

Когда мой отец произнёс эти слова, я поняла, что он плачет. Из-за женщины, которую он едва знал? — гадала я. — Или из-за дочери, которую он знает ничуть не лучше.

— Нонна хочет, чтобы ты вернулась домой, — сказал мой отец. — Я могу взять отпуск. Мы позаботимся о похоронах, похороним её здесь…

— Нет, — отрезала я. Я услышала топот детских ног, и к фонтану подбежал ребенок. Маленькая девочка — та самая, которую я видела у магазина сладостей. Сегодня на ней было фиолетовое платье, а за ухом красовался белый цветок-оригами.

— Нет, — повторила я, вырывая слова из своего горла. — Я позабочусь об этом. Она — моя мать.

Моя. Ожерелье, и ткань, в которую её завернули, и окровавленные стены, воспоминания, хорошие и плохие — это моя трагедия, оставленный без ответа вопрос всей моей жизни.