Погасни свет, долой навек - Дарья Алексеевна Иорданская
Подбирая юбку, Элинор вышла из комнаты и на мгновение ошалела. Коридор оказался ярко освещен электрическим светом. Он, по сравнению с газовым, был значительно более ярким, резким, и с непривычки слезились глаза. Элинор провела по ним ладонью, надеясь привыкнуть, а после почти на ощупь пошла к лестнице.
Нижняя гостиная, уже знакомая ей, была, по счастью, освещена солнечным светом через распахнутое настежь окно. Как оказалось, она выходила в небольшой и очень запущенный сад. За густыми зарослями шиповника, уже отцветшего, усыпанного красноватыми ягодами, проглядывала кирпичная стена. Траву давно никто не косил, и она росла вольно, буйно, скрыв дорожки и клумбы, если они когда-нибудь были. Пахло из окна странно: одновременно лугом и фабрикой, горьким черным углем.
– Камины в ужасном состоянии, – посетовал Франциск, водружая в центр небольшого столика поднос со снедью. – Их давно пора отремонтировать. Или почистить хотя бы. Maitre не до того.
– Такой большой дом нелегко содержать, – сказала Элинор только потому, что от нее ждали реплику.
– Вовсе нет, – покачал головой юноша, улыбаясь. – Просто дома… им нужны жильцы. Иначе они дичают.
– В самом деле, мсье Форентье? – рассеянно отозвалась Элинор.
– Зовите меня Франком, пожалуйста. – Улыбка мальчика стала шире и выглядела теперь заискивающей. И снова – удивительно детской. Такому нелегко было противиться. Пройдет лет пять, и ему не составит труда соблазнить любую, даже самую неприступную и гордую девушку.
И снова она задумалась о соблазнении. Элинор раздраженно кивнула головой. Те слова Дамиана Гамильтона слишком уж задели ее гордость. Для женщины ее положения гордость – непозволительная роскошь.
– Прошу меня извинить, завтрак опять… скромный.
Элинор кивнула, садясь к столу и наливая себе кофе. Ели они в тишине. Франциск – Франк, пусть уж будет Франк – иногда порывался затеять беседу на самые общие, отвлеченные темы, но Элинор отвечала кратко, почти односложно, погруженная в свои мысли. Она пыталась свыкнуться с новой для себя жизнью.
Или – вернуть старую?
Нет-нет да и всплывало в памяти что-то странное. Какие-то тени на границе зрения, в уголках глаз. Было в ее детстве что-то необычное, определенно. Но вот что – Элинор позабыла. Все, что происходило с ней до девятнадцатилетия, было подернуто странной дымкой, словно припорошено пылью. Элинор тянулась, хотела глянуть, понять, но пыль поднималась и застила глаза.
После завтрака она, не имея лучшего занятия, позволила Франку провести себя по дому. Он производил странное впечатление: был роскошен, пышен и мрачен одновременно. Множество вычурных украшений, давно вышедших из моды, заполняло комнаты. По стенам висели картины, многие – баснословно дорогие, известных художников. В одной из гостиных целую стену занимала витрина, покрытая позолотой, а в ней – миниатюрные портреты членов семьи. Под взглядами нарисованных глаз, пусть даже крошечных, с булавочную головку, Элинор ежилась и чувствовала себя захватчицей. А еще дом этот совсем не походил на братьев Гамильтонов; ни на Грегори, ни даже на Дамиана. А вот их мать тут представить было удивительно легко, и Элинор вздрагивала от каждого шороха. Казалось, то шелестит ее платье, и вот-вот Катриона Гамильтон появится, как всегда, глядя на Элинор свысока.
Дамиан появился только к ланчу, когда полуденное солнце скрылось за остроконечной крышей ближайшего особняка и из сада потянуло сырой, стылой прохладой. Спустился в гостиную, дождался, пока Франк закроет и запрет ставни, а после подошел к камину и протянул руки к огню. День где-то там, снаружи, на улице, был, должно быть, все еще по-летнему теплый, но в этом доме царил ледяной холод, и Элинор сама придвинула кресло ближе и вытянула ноги, пытаясь согреться. Взгляд ее скользнул по руке, почти прозрачной на фоне пламени, а потом вверх, к лицу.
– Как ваш ожог, мистер Гамильтон?
– Дамиан, – покачал головой мужчина. – Ну же, Линор, у вас ведь получалось! А титулование оставьте лорду Грегори.
– Почему вы так зовете его? – нахмурилась Элинор, внутренне уже принимая аргументы. Да, Дамиан Гамильтон – отнюдь не джентльмен и определенно не заслуживает церемонного обращения. Но звать его по имени… все еще непривычно.
– Полночный час угрюм и тих. Лишь гром гремит порой, я у дверей стою твоих. Лорд Грегори, открой[27], – с усмешкой процитировал мужчина.
– Ваш брат вовсе не таков, – поджала губы Элинор.
– Откуда вы знаете, прекрасная Линор?
– Прекратите так звать меня! – потребовала Элинор, у которой это «Линор» вызывало легкую дрожь то ли страха, то ли отвращения. – Если вам уж так нравятся имена, то я – Элинор. Элинор.
Дамиан фыркнул, открыл уже рот, готовый продолжить перепалку, но тут дверь распахнулась, и в гостиную бодрым шагом вошел Грегори Гамильтон, принеся с собой запах булочной и целую корзину выпечки.
– Вышел прогуляться и узнал новости, – объявил он с порога. – От моего дома и следа не осталось, одни руины. И как это понимать?
– Есть многое на свете, друг Горацио, – хмыкнул Дамиан.
– Итак, наши планы? Угощайтесь, мисс Кармайкл.
Элинор после небольших колебаний кивнула и взяла из корзины булочку, еще теплую, восхитительно пахнущую корицей. Вторую цапнул Дамиан, едва не коснувшись ее руки, сделал несколько шагов и как-то неуклюже опустился в кресло. Рядом появился Франк с чашкой кофе.
– Спасибо, любовь моя. Планы? – Дамиан кивнул. – Предлагаю начать с заказчика того сеанса, Найтингейла. В истории этой полно странностей. Для Найтингейла и его спутников, к примеру, это был единственный сеанс. Больше они к Спиритуалистам не обращались.
Элинор задумчиво склонила голову к плечу, разглядывая бледные пальцы Дамиана, сжимающие чашку, словно он пытался отогреть ладони.
– Да, это странно…
– В самом деле? – Грегори Гамильтон устроился в третьем кресле и вытянул к огню ноги.
– Обычно спиритизм превращается в своего рода наркотик, – пояснил Дамиан, делая глоток кофе. – Появляется настоятельная необходимость в откровениях свыше. Тут же ни один из трех участников сеанса более к медиумам не обращался. Можно быть уверенным, ни к каким. Господа спиритуалисты ревнивы, они следят за своими конкурентами. И это может значить…
Отставив звякнувшую чашку, едва не расплескав кофе, Дамиан откинулся на спинку кресла и переплел на животе пальцы.
– Это может значить всего две вещи: либо они получили то, что хотели; либо слишком сильно испугались увиденного. В любом случае нужно поговорить с ними и внимательно на них посмотреть.
Взгляд Дамиана, до той поры расслабленный, вдруг сделался цепким, остановился на лице Элинор.
