Зло той же меры - Михаил Григорьевич Теверовский
– Я не мог ничего сделать… не мог…
Затем в голове плотный туман и следующее отчётливое видение, словно фотография, как два мёртвых тела лежат посреди комнаты… Оглушённый и опустошённый, Дима последовал за Колей – тот разрешил им унести с собой всё ценное, что они смогут найти за пять минут. Пока остальные члены банды словно ураган носились по квартире, выискивая деньги и драгоценности, выставляя в коридор дорогую бытовую технику и электронику, Дима, недвижимый, стоял посреди всего этого, опустив руки и не чувствуя, не помня себя.
Дальше он не совсем помнил, как они вышли из дома, как проехали пару кварталов, после чего Коля сказал им всем расходиться и ещё раз напомнил, чтобы они держали язык за зубами. Видимо, не будучи до конца уверенным в Диме, он пошёл с ним. По пути им встретился какой-то бар, в котором они напились до чёртиков, а Коля всё хвалился, что теперь он будет главным решалой Новоградска, что за его спиной теперь такие люди, о которых Дима и помыслить не может. И очень часто повторял известную в городе фамилию: «Керчев».
Дима сполз с кровати и забился в угол комнаты, словно хотел спрятаться от кого-то. Он был весь в поту, ему было тяжело дышать. Пошарив руками по карманам, он нащупал пакетик с каким-то веществом, которое ему на прощание дал Коля, обнимаясь с ним, хваля за стойкость, но при этом продолжая называть его жирной свиньёй. Раньше Дима никогда не использовал наркотики, только пил алкоголь, скорее следуя примеру Андрея, а не в целях получить удовольствие или расслабиться. Но теперь, в надежде заглушить все чувства и боль, повторяя за главой банды, высыпал содержимое пакетика на заднюю поверхность руки и снюхал сначала левой ноздрёй, затем правой. Всё его тело словно наэлектризовалось, вернулись жизненные силы… Но боль в сердце и жгущее чувство стыда не покинули его.
– Смерть… Я должен умереть. Давно должен был. Только никак не решался, идиот…
Бубня под нос, Дима подошёл к окну и вновь настежь раскрыл его створку. Взобрался на подоконник, закрыл глаза… Но не смог заставить себя сделать шаг. Прыгнуть вниз… Медленно спустившись обратно на пол, Дима свернулся калачиком и, сотрясаясь от рыданий, так и уснул, искренне проклиная и ненавидя себя.
* * *
Я помнил этот день так, как будто он произошёл только вчера. Выпускной из детского дома, приуроченный к моему совершеннолетию. Разумеется, это не какой-то там праздник с концертами, фейерверками и громовым оркестром, нет. Всё намного проще и банальнее – тебе исполняется восемнадцать лет, ты берёшь свои небогатые пожитки в виде сумки или рюкзачка, набитого одеждой, и просто выходишь за в печёнках уже сидящий забор. Слова напутствия и пожелания удачи от педагогического состава? Сержант что-то попытался сказать, но я просто-напросто послал его в пешее эротическое и добавил ко всему этому иллюстрацию ему под самый нос в виде признанного во всём мире символа «фака». Такой был уговор у нас с ребятами в группе. Каждый, получая свободу, должен был подпортить настроение этому расфуфыренному петуху. Ох, никогда не забуду налитые кровью поросячьи глазки и трясущиеся от бессильной злобы третий подбородок и щёки, ведь такую картину он видел уже аж в третий раз, что, как он догадывался, не могло быть уже простым совпадением, а означало для него самую настоящую статистику, которая будет продолжаться и дальше. Конечно, после такого перформанса огребала вся группа, но эти секунды позора и унижения этого идиота того стоили, все это понимали, принимали и соглашались.
На улице стояла мягкая тёплая погода, вполне соответствовавшая середине лета в Подмосковье. По небу медленно ползли редкие перистые облака, изредка закрывая собой яркое солнце, которое, как мне казалось, даже улыбалось мне. Оказавшись на верхней ступеньке лестницы, ведущей прямо к воротам из этого проклятого ада, я всей грудью набрал свежий воздух, казавшийся в тот момент таким сладким и свободным. Мне даже было плевать на направление, свёрнутое и лежавшее в паспорте, по которому на следующий же день я должен был явиться в полицейский участок в Москве, находившийся ближе всего к родительскому дому, для вступления в ряды правоохранительных органов. Как интересно – квартира, в которой я провёл всё своё детство и юношество, больше нашей семье не принадлежала, но всё равно являлась местом моего прикрепления… Почему у нас всё всегда делается как будто через цирк и клоунаду? Ещё и приправленное несчастьями, горечью и отсутствием веры в возможность счастливого будущего.
Сразу же за КПП с серьёзными пузатыми дядьками-охранниками, по внешнему виду которых можно было нечаянно ошибиться и решить, что они имеют звания не меньше полковников, меня ждала Лиза. Она смотрелась ярким и по-настоящему живым пятном на фоне серого, проржавевшего и покосившегося забора, помятого и потёртого шлагбаума. А также этой охранной будочки, собранной из советского силикатного кирпича, уже потрескавшегося и кое-где осыпавшегося, сильно напоминавшей внешне общественные туалеты нулевых годов двадцать первого века, которые я ещё успел застать. Да и, скорее всего, некоторые из них всё ещё сохранялись в малодоступных уголках нашей родины. На Лизе было надето длинное жёлтое платьице, на шею повязан лёгкий платочек, а на ногах – маленькие бежевые кроссовочки. В руках она держала небольшую сумочку, теребя её пальцами, как она всегда делала, когда волновалась. Увидев меня, она улыбнулась такой яркой и счастливой улыбкой, что я вмиг окончательно лишился самообладания и стремглав побежал к ней, несмотря на начавших кудахтать охранников. Мне было плевать на них. Я приблизился к своей любимой и, обхватив её за талию, крепко и страстно поцеловал в такие сладкие алые губы. Мы снова были вместе. Рядом с ней я чувствовал, что безликость, серость и злоба окружавшего нас мира нам не страшна. Пусть вокруг хоть грозы, ураганы, кризисы, эпидемии – плевать. Мы с ними справимся, ища и обязательно находя опору друг в друге.
Единственное, что в тот день омрачало моё настроение, – это отсутствие вместе с Лизой ждущих меня родителей. Я понимал, что глупостью было надеяться увидеть их там. Неделю назад, вечером субботы, нашего обыкновенного времени встречи, я, как и множество раз до этого, спросил, нет ли какой-нибудь информации о моих папе с мамой. Тогда Лиза лишь грустно покачала головой, опустив глаза и прижавшись ко мне. И всё равно где-то внутри меня сидела какая-то
