Веридикт - Лета Ли
— А если его прорыли не химеры, а обычные кроты? Потом что-то произошло и некоторые ваши лошади…
— Эволюционировали за одну ночь? — усмехаясь, закончил профессор. — Да и что это за кроты, способные разбить плиту фундамента? Очень сомнительная версия, орешек. Но я ценю твою удивительную способность оправдывать всех и вся.
Меральда опустила глаза, чувствуя, как на щеках проступает жгучий румянец. Если за ними действительно кто-то наблюдал, она превосходно смотрелась в роли влюблённой дурочки.
Мосты вновь заработали, когда с места происшествия отчалил последний борт. На крюке лебёдки он тащил плотный, увесистый мешок. Теоретически нижнюю часть города можно было считать такой же безопасной, как и раньше. Другое дело, что угодья оказались не защищены от подкопов. Кроме того, Алес рассчитывал запрячь лошадей и добраться до вершины по старинке. В отличие от воздушного пространства, разбитая рытвинами дорога не пользовалась бешеной популярностью, а две телеги на ней разъедутся гораздо быстрее, чем экспресс обогнёт один квартал. Но теперь от хозяйства Роза остались лишь несколько десятков тонн недозрелой пшеницы, которую к тому же некому будет убрать.
Спутников отделяло от дворца три километра ступеней и мостов, жаркого солнца и домов, почти не отбрасывающих тени, бесконечной вереницы экспрессов и очередей из нетерпеливых пешеходов. Плотность населения столицы искусственно завысили постройкой гигантских небоскрёбов, будто перемещение между разрозненными платформами и без этой толкотни не было сущей пыткой. Меральда отметила, когда этажность зданий опустилась до тридцати, и безумно обрадовалась, увидев квартал из скромных пятиэтажек. Переход охраняли архангелы, а транспортное движение ограничивалось дополнительными перемычками на углах. Алес представился и передал браслет стражникам для идентификации. Ученица повторила его действия, порядком раздражённая необходимостью вываливать подробности своей личной жизни по два раза на дню.
Эта платформа оказалась последним рубежом на пути к королевской резиденции и имела форму непрерывного кольца. Для разнообразия здесь можно было бежать в одном направлении, ни разу не ступив на опостылевшие переправы. Чем и занимались переодетые в тренировочное чёрное солдаты гарнизона, видимо, в качестве упражнения на выносливость. Девушка удивилась бы, заметив бегущего архангела при любых других обстоятельствах. И уж точно бы рванула со всех ног в ту же сторону, поскольку понятия не имела, что может заставить блюстителя закона превысить скорость уставного шага. Дорожки к мостам выложили кирпичной мозаикой и украсили цветочными кадками, чтобы хоть немного оживить унылый вид на казармы. Учитывая замкнутый контур платформы, селестинитовый транспорт мог останавливаться только вдоль наружной линии, а значит, дворянская знать вынуждена была ходить через оплот пешком. Вероятно, лаконичный дизайн архангельских сооружений вгонял их в тоску. Зато сам дворец венчал гору, как изысканная корона. Башенные шпили, выкрашенные в бронзу, извивались, словно языки пламени, отгоняя заблудившиеся кусочки облаков. На фоне неба вспученные стены из синего мрамора создавали необычный эффект оптической иллюзии, будто в этом месте небесная ткань исказилась, раздулась и вот-вот лопнет, взорвётся потоками окончательной пустоты. А ещё эти перетяжки в камне напоминали Меральде стёганое одеяло, выполненное неопытной мастерицей — где-то излишне сильно затянула нитки, где-то плохо набила утеплитель, а где-то случайно вильнула строчкой. На самом деле, на верхних половинах выпуклостей лежали такие же изогнутые окна, ловили свет и удерживали его в заложниках так долго, сколько могли. А когда солнце всё-таки сбегало, стёкла опускались, как если бы стыдились своего ежедневного фиаско. Предполагалось, что ночью эти многочисленные глаза будут спать, прикрывшись мраморными складками век. Но на практике мало кто зашторивал окна. Яркие огни намеренно заниженного города мешали жильцам не больше, чем высокие звёзды или любопытная луна. Скучную серость бетона прикрыли искусственным газоном, как прячут лысину под париком. Но эта накладная шевелюра была даже прекраснее естественной зелени. Подобно бархатному покрывалу, меняла оттенки, когда её гладил ветер. Тропинки выстелили мерцающей голубой галькой и залили прозрачной смолой, поэтому казалось, что набухший дворец истекает ручьями, как многократно продырявленный бурдюк с водой. Дорожки вели не только к мостам, чередовались короткими и длинными лепестками, огибающими множество фонтанов, гипсовые статуи, кустарники и клумбы, умещённые в низкие резные чаши.
И хотя оконные линзы дружно устремились вверх, а в поле зрения не было богато одетых вельмож, Меральда вдруг устыдилась своего резкого несоответствия этому роскошному поднебесью. Почувствовала себя инородной клеткой, которую пытаются прилепить к чуждому организму, как в процессе химеризма. Вся сжалась, ссутулилась, будто могла схлопнуться и исчезнуть, если приложит достаточно усилий. Но, как бы она ни старалась, грязная босая нога и замызганная туфелька всё же ступили на кристальную чистоту дворцовых тропинок. Алес по-хозяйски обхватил девушку за плечи, упёршись в лопатки так, чтобы та выпрямила спину. Меральда осмелилась поднять на него взгляд и в некотором смысле восхитилась небрежной уверенностью, пронизавшей весь его облик. Профессор Роз умел себя подавать — в замурзанной рубашке или без, в компании роковой красотки или под руку с замухрышкой.
Ступеньки крыльца реалистично имитировали воду, ниспадающую каскадом к залитой таким же материалом площади. В центре получившегося сухого пруда красовалась необычная скульптура. В первую очередь студентка обратила внимание на зелёного коня. С рыбьим хвостом вместо задних ног. Композиция показалась слишком уж символичной в свете последних событий. Химера лежала, придавленная весом почти голого архангела. Его причинное место едва прикрывал шарфик, перекинутый через мускулистое предплечье. Очевидно, крепить эполеты было некуда, поэтому скульптор приделал статуе два коротких перистых крыла. Застывший в вечной ярости мужчина обеими руками сжимал длинное древко трезубца, держа острия у яремного жёлоба на шее лошади. Динамичности придавала и вскинутая морда твари: рот распахнулся, то ли в предсмертном ржании, то ли в стремлении укусить обидчика напоследок. Изваяние наверняка представляло высокую художественную ценность, по крайней мере, его физическое исполнение. Трёхмерное
