Александр Лонс - Игра в кости

— Уж я-то знаю, что не пропадет, — задумчиво подтвердил я. — С чего бы мне за нее переживать. Один мой знакомый недавно поучительную историю рассказал, вот это я понимаю — повод для переживания… Он врачом на «скорой» работает, много разных прикольных случаев знает. И смех и грех. В общем, в какой-то деревне под Москвой парочка влюблённых наркоманов решила покататься среди ночи. Машину разогнали по шоссе, заехали на обочину, и от скорости взъехали на торчавший рядом с дорогой отбойник. Он же плавно из земли выходит, а потом идет параллельно поверхности. В результате эти придурки застряли, и того не заметили, что впустую газуют, думали — едут. Музон на всю мощь врубили, разогнались, в общем. Сидят, кайфуют. В конце концов, бабке из ближайшего дома надоело, что по ночам спать не дают. Вышла она, подошла к машине и постучала в окно, дабы прекратили безобразие. Короче, девушка с ума соскочила, а парень на месте скончался. От инфаркта.

— Не врешь? По-моему это переделка из старого анекдота. Или нет? Но история да, прикольная. Я бы тоже с ума сошел, если б ночью, на полной скорости, мне в окно машины какая-то бабка постучала.

— Какого ещё анекдота? — шутливо возмутился я. — Вполне реальный эпизод. Этот знакомый, правда, сам не видел, но дружественная бригада ездила на тот самый вызов. Парня — в морг, а для девушки «психушку» вызывали, спецбригаду. Так что сведения у меня буквально из вторых рук.

— Покойников тоже вроде специальная «скорая» возит. Где-то кто-то мне об этом уже говорил.

— Вообще-то перевозка трупов централизованно возложена на станцию скорой помощи, для чего там особые бригады выделены. Давно уже так. Скоропостижно умерших направляют на вскрытие. Но все на месте решается, поэтому иногда везут и обычные бригады… Да, а что там с компиком, который я приносил? Он еще жив? Удалось стертые файлы вытянуть?

— То, что удалось, я в корешок выложил, в директорию «файл три нуля». Увидишь, сам разберешься.

— Сколько я тебе должен?

— По дружбе косарем отделаешься.

Пришлось рассчитаться. Честно говоря, я втайне надеялся, что с ноутбуком Иван разберется бесплатно.

— Может пивка? — с надежной в голосе спросил компьютерщик. — Или опять торопишься? А то в прошлый раз как-то не очень душевно получилось.

После попойки с Игорем о пиве казалось страшным даже вообразить.

— Извини друг, у меня еще встреча сегодня, — на всякий случай солгал я. — Но если тебе очень плохо, и ты настаиваешь…

—  Опять врешь, небось.  Ладно, ну тебя к чертям. Иди уж, детектив хренов,  —  мрачно согласился Иван.

Глава XX

Мария Петроградская

На другой день я встречался с ненадолго приехавшей из Германии художницей Машей — стройненькой эластичной девушкой, имевшей со мной некоторые общие элементы минувшего. На первый взгляд она казалась худощавой, даже поджарой, но в действительности была совсем не такой уж худышкой, как это выглядело снаружи. По традиции, в любую погоду, мы ходили на крышу старого дома на «Ваське», долго сидели там, провожая солнце или встречая утро. Рассказывали друг другу всё то разное, что случилось с каждым из нас за истекшее время, а потом шли в какой-нибудь круглосуточный бар, сидели там пока не надоест, после чего отправлялись куда-нибудь еще, или расходились в разные стороны. Смотря по обстоятельствам.

Маша была модной преуспевающей художницей, второй год жила в Германии и продолжала эксплуатировать одну и ту же художественную тему. Постапокалиптическое будущее. Городские виды в ее изображении напоминали кадры фильма «Жизнь после людей».

Какой-то таблоид недавно писал о ее работах:

Сегодня у нас в гостях превосходный мастер живописи, Мария Петроградская. Она создаёт невероятные образы, требующие продолжения, доосмысления. И это делает зрителя, как бы причастным к творчеству, позволяет глубже прочувствовать смыслы рождаемые в момент просмотра. Серия ее картин на тему постапокалиптического города отличается оригинальным стилем и жизнеутверждающей зеленой идеей, которая проходит через все работы художницы. Красота относительна. Пришел постапокалипсис. После Большой Катастрофы облик мира сделался неузнаваем. Привычные взору вещи приобрели новую форму и смысл. Разрушенные архитектурные ансамбли, состоящие из городских руин и выгоревших проплешин на местах страшных пожаров, неповрежденные, но предоставленные самим себе строения и сооружения изменились. Прошло не так уж много времени, как живая природа ринулась в опустошенные города, наполняя их дыханием нового смысла жизни. Мир выжил и смог оправиться от безжалостных ожогов, веками причиняемых ему обезумевшим человечеством, но не забыл и не простил обид. Люди исчезли.

Вот так вот. «Превосходный мастер живописи», не больше и не меньше. А ведь всего пару лет назад сидела без денег, жалуясь, что ее картины почти не покупают, и с тех пор она не стала работать лучше.

По общепринятым стандартам Маша не была красавицей, но присутствовало в ней та самая очаровательная харизма, что превыше академической красоты.

В свои двадцать четыре она сохраняла телесную стройность и гибкость. За последние год-два ее творчество сделалось вдруг необыкновенно популярным, продажи росли, и девушка финансово ни от кого не зависела. Подписав выгодный контракт, и свободно разъезжая по Миру, она встречалась с самыми разными людьми, однако, несмотря на многочисленные варианты дальнейшей карьеры, «светской львицей» не стала. Наоборот. Любой одежде всегда предпочитала цветные кеды, линялые джинсы и футболку с кричащей картинкой какой-нибудь популярной музыкальной группы. В холодное время носила куртку, опять же джинсы и американские солдатские ботинки. Стриглась коротко, а волосы красила либо в ультрамариновый, либо в кислотно-зеленый цвет. Кажется, когда-то и где-то я уже рассказывал об этом.

Обычно она рисовала (извините — писала!) Москву и Петербург, но в последний год ее творчество обогатилось и западноевропейскими городами. Свои картины подписывала всегда одинаково — «Мария Петроградская». На полотнах — только городские здания и сооружения, пейзажи после, видимо, какой-то глобальной экологической катастрофы. Она писала так называемые «городские джунгли, переходящие в джунгли настоящие». Сквозь проломы в потолках вокзалов и театров, навстречу лучам солнца, тянулись деревья-гиганты, со стен разрушенных заводов спускались лианы, а через взрытые тротуары буйно прорастала тропическая зелень. Оплетенные корнями цветущих орхидей и бромелий фонарные столбы. Заросшие ползучими растениями обвалившиеся стены домов и обрушившиеся эстакады с сидящими на них ярко-крупными бабочками и жуками. Вот то, что обычно присутствовало на первом плане ее картин. Никаких людей. Никаких зверей. Только растения и насекомые.