Умереть за любовь, убить за любовь… - Ксения Корнилова
И последнее, что помнила Мелани Холл, было алое море тюльпанов. А потом черная ржавая вода поглотила ее с головой.
***
Габриэль Хартман и Мелани Холл познакомились на пляже. Он только вылез из воды, таща казавшуюся неподъемной после нескольких заходов в воду, доску и улыбался до ушей. Завалившись на песок прямо у линии волн, он лежал и смотрел в небо, пытаясь отдышаться.
– Вам нехорошо? – кто-то наклонился над ним, но лица было не разглядеть – сильно слепило солнце.
– Нет, – он засмеялся и приподнялся на локтях. – Просто устал.
Она кого-то ему напоминала. Полненькая, с ямочками на щеках… Но образ постоянно ускользал от него.
– Понятно. – Она поднялась с песка, отряхнула запачканные колени и пошла к своему покрывалу, расстеленному недалеко от воды под большим полосатым зонтом. С ее фигурой она могла бы быть зажатой, стесняться, кутаться в бесформенные сарафаны или парео, но девушка была настолько уверена в себе и влюблена в свое тело, что это чувствовалось даже на расстоянии.
Габриэль вспомнил. Да, точно! Но это было так давно…
Подскочив на ноги, он в несколько шагов добежал до случайной знакомой, уже укладывающейся так, чтобы голова и плечи были в тени, а аппетитная задница и ноги – на солнце.
– Мы с вами не знакомы? – он хмурился, пытаясь ее разглядеть.
– Разве? – девушка вздохнула и села, всем своим видом давая понять, что он мешает ей отдыхать.
– Вас зовут…
– Мелани. Мелани Холл. – Опять мелькнули ямочки на щеках.
«Показалось», – облегченно вздохнул Габриэль, немного замешкался и предложил, сам от себя этого не ожидая: – Может, вы согласитесь выпить со мной по коктейлю?
Она была не в его вкусе. Точнее – больше не была.
***
Длинные коридоры, надоевшие за годы учебы, сейчас, после лета, проведенного в лагере для серферов, казались еще ненавистнее. Он не любил школу, не любил тратить время на никому не нужные предметы, потому что всегда знал, что ни дня не сможет работать в офисе или на заводе. Максимум, чем бы он хотел заниматься, – разъезжать по стране, как его отец, предлагая людям ненужное им медицинское оборудование и инвентарь для медицинских институтов. Искусственные скелеты, черепа, сердца… Вряд ли эта дрянь пользовалась спросом, судя по тому, что они сами никогда не жили богато. Но хотя бы можно было не видеться с семьей. Если она вообще у него когда-то будет, учитывая, сколько сил приложили родители для того, чтобы ему до рвоты было противно само это слово.
Найдя свой кабинет, Габриэль постучал и открыл дверь. Он опоздал в первый же день и не ожидал ничего хорошего.
– Можно? – стоя на пороге, он старался не смотреть в десятки пар глаз, уставившихся на него.
Больше уроков Габриэль не любил своих одноклассников. Да, впрочем, он вообще не помнил, чтобы кого-то любил. Даже Лонни, с которым они до сих пор общались, скорее сам цеплялся за него, оставшись один после смерти матери. А Габриэлю было его просто жалко.
– Мистер Хартман. Хорошо же вы начинаете новый учебный год, – учитель, бородатый мужик, совсем лысый, несмотря на небольшой возраст, смотрел на него пренебрежительно.
– Да, извините… Были проблемы дома. – Ему до смерти хотелось поскорее сесть на место, а еще лучше – уйти отсюда и никогда не возвращаться.
– Садитесь, Габриэль. В следующий раз опаздывать будешь только с отцом. Или твоя мама вернулась?
– Мама умерла, – буркнул мальчик и занял свое место за партой на последнем ряду.
– Сочувствую, – прошептал незнакомый голос слева, и он удивленно обернулся.
Рядом с ним сидела незнакомая девочка. Полная фигура, кудрявые волосы, ямочки на щеках… Ее звали Эвелин, и она только что перевелась к ним в школу, переехав из другого города. Он бы знал это, если бы не опоздал.
– Спасибо, – процедил сквозь зубы Габриэль и отвернулся.
– Эвелин. А ты, значит, Габриэль? – девочка улыбалась, и невозможно было продолжать злиться, глядя на казавшийся совершенно искренним интерес в глазах.
Габриэль только кивнул, стараясь сосредоточиться на том, что говорит учитель. Она еще несколько минут разглядывала его, прищурив глаза, – у нее было плохое зрение, но очки она носить отказывалась, боялась, что засмеют, – а потом отвернулась, лишь дернув пухлым плечом, обтянутым белой рубашкой.
Прошел день, месяц. Габриэль Хартман старался не думать о ней, но мысли сами лезли в голову. Если бы она училась в другом классе и они бы не виделись так часто, возможно, он смог бы ее забыть. Но они сидели рядом, практически плечом к плечу. И скрывать свое отношение было все сложнее. Да и она, казалось, была совершенно не против более близкого общения.
Однажды он решился. Просто взял и пригласил ее в кафе после школы, а она – к его удивлению – не отказалась. У них завязался роман, какой возможен только у подростков пятнадцати лет – бурный и наивный, а закончилось все как в плохом фильме.
Габриэль вернулся раньше с секции по плаванию и услышал из комнаты братьев ее голос. Никто так не смеялся, как она, и перепутать было просто невозможно. Несколько секунд он стоял у двери, не решаясь войти, – не был готов к тому, что увидит. Но и пройти мимо значило позволить считать себя жалким придурком.
Он не ошибся. Они были втроем – его двое братьев-близнецов и Эвелин. Его любовь, его страсть, его наваждение. Нужно было быть идиотом, чтобы не догадаться, что у них происходило, судя по вываливающейся из тряпичного лифчика достаточно большой для ее возраста груди. Или по спущенным штанам одного из братьев и ее руки у него между ног.
– Габби. – Она одернула руку и начала судорожно искать глазами кофту, валяющуюся рядом на полу. – Они заставили меня.
– Что ты несешь, дрянь? – взвился один из братьев – тот самый, без штанов. – Да ты сама к нам пришла, шалава. Гейб, нафиг она тебе нужна? Такая…
Он был самым сильным из них – не зря занимался плаванием вместо того, чтобы курить травку целыми днями прямо в комнате, радуясь тому, что отцу на все наплевать. Сначала он ударил того, кто заговорил первым, попав по переносице и оставив синяк на оба глаза, потом попало и второму. Эвелин кричала, пыталась хватать его за
