Руслан Галеев - Радио Хоспис

Традиционно у всех получивших новые значки был внеочередной выходной день без потери жалованья. И Стас, вырулив на проезжую часть, вдруг осознал, что понятия не имеет, чем этот день занять. С вечером понятно, вечером его ждали второй этаж «Долины», верные друзья, музыка и – на этот раз умеренно – выпивка. Но время едва перевалило за полдень…

Стас ехал наугад и в конечном счете оказался на Кайзер-плац, улице, где была сосредоточена вся административная и политическая власть города и Периметра. Строгий довоенный ампир нижних этажей, скованный ребрами внешних конструкций, в цепких объятиях которых в высоту уносились надстроенные площади. Тут и там гигантские бронзовые орлы, сжимающие в лапах оливковые ветви, – государственный символ, отображающий силу и стремление к миру, – словно старались скрасить серокаменное однообразие этих административных великанов. На Кайзер-плац было особенно сумрачно, прямые солнечные лучи не проникали вниз с тех пор, как было закончено возведение дополнительных этажей. Кроме того, многие здания соединялись переходами на различных уровнях от сороковых до сотых этажей. Все это съедало даже те крохи света, которые отраженными проникали вниз. Фонари горели не переставая, но от их желтого света сумрак становился лишь отчетливее. Это место давило.

Стас поторопился миновать Кайзер-плац как можно скорее и свернул сначала на Достоевского, а потом в один из переулков Китай-города.

Здесь также было сумрачно. Недостаток солнечного света вообще был характерен для города, и в особенности его центральной части, где административные и деловые центры требовали все больше и больше пространства, найти которое можно было, только все выше и выше достраивая здания. Но и жилые районы устремлялись вверх, спасая город от перенаселения. В последние годы рост населения шел медленнее. Послевоенный демографический взрыв постепенно сходил на нет, и кризис жилых площадей уже не так терзал выжившее человечество. Города стали расти и вширь, но необходимость перестраивать из-за каждого нового дома линию обороны и связанная с этим бюрократическая волокита отбивали у многих застройщиков желание осваивать новые территории. Так что приоритетными по-прежнему оставались новые строительные технологии, позволяющие наращивать высоту зданий. Стас где-то слышал, что все новые дома будут снабжать центральными стержнями из металлокерамики с основанием в виде резервуаров, наполненных ртутью. А Шрам как-то по пьяни рассказал о варианте подвижных фундаментов, оснащенных тысячами подшипников и устройствами слежения за наклоном здания. Впрочем, пока дома росли вверх, по старинке закованные в железные фермы несущих конструкций.

Однако сумрачность Китай-города не давила так, как это было на Кайзер-плац. Множество пятен света и цвета превращали район в калейдоскоп красок. Сотни вывесок, яркие рекламные щиты, афиши, витрины магазинчиков и маленьких ресторанов с самой разнообразной кухней – все они соперничали друг с другом, стараясь переманить на свою сторону взгляд случайного прохожего. Одно из самых ярких мест в городе, может быть, самое яркое. Здесь можно было легко убить время.

Стас покружил по району, отыскивая свободное место для парковки. Все было забито под завязку, и он уже почти отчаялся, когда вдруг заметил яркое табло автостоянки. Не лучший вариант, учитывая, сколько здесь драли за парковку, но выбирать не приходилось.

Стас въехал в широкие ворота и по серпантинному пандусу поднялся почти на тридцатый этаж. Только здесь он обнаружил пустующее место. «Студебеккер» встал между средней потрепанности «Мерседесом» и обвешанным рекламными наклейками «ЗИСом-110». Запер машину, отыскал лифт вниз и снова спустился на первый этаж. Широкоскулый охранник молча указал ему на полукруглое окошко кассы, где миловидная дамочка с вытравленными краской волосами приняла у Стаса плату.

– За эти деньги я мог бы месяц у себя в районе парковаться, – качая головой, пожаловался Стас. Дамочка равнодушно пожала плечами.

На улице, несмотря на разгар рабочего дня, было полно праздношатающегося люда. Большинство неторопливо передвигались по узким тротуарам, глазея по сторонам, общаясь, сталкиваясь плечами, извиняясь или пускаясь в ругань. У столиков вокруг палаток с едой быстрого приготовления толклись очереди. В толпе, совершая цирковые чудеса сохранения равновесия, сновали продавцы с подносами на голове. Большинство продавцов были азиатами.

Стас постоял, оглядываясь. Достал из кармана сигареты, закурил. Откуда-то сверху медленно спланировала желтая лента серпантина, тут же пропавшая в людском потоке. Стас прислонился плечом к стене гаража и посмотрел вверх. Помимо высоты домов, превративших улицу в ущелье, на пути света стояли верхние этажи, выдающиеся над нижними так, словно ступенчатую пирамиду поставили на попа. Все плоскости этой «лестницы наоборот» были заняты цветастой рекламой. Помимо нее, сверху свисали гирлянды разного рода вымпелов, флагов, стягов, украшенных эмблемами организаций и надписями, стилизованными под китайский алфавит. Поперек улицы на высоте, достаточной, чтобы пропустить малогабаритные грузовые машины, висели перетяжки. Все это находилось в постоянном мельтешении благодаря перманентному движению воздуха, вызванному дыханием и суетой сотен людей.

Этот район, будучи важнейшей торговой артерией города, существовал тем не менее вне общего контекста. Основанный еще до войны, он мало изменился с тех пор, разве что, как и все обжитое человечеством пространство, вытянулся вверх, к незримым небесам. Но тут, внизу, все было по-прежнему. Яркие краски, суета и резковатые выкрики уличных торговцев, реклама и праздность, прижившиеся на благодатном черноземе алчности и деловой хватки. Здесь было место всему, от ленд-лизовских «стетсонов» до воров-щипачей. А сам пейзаж носил незримый отпечаток нездешности. Редкие плакаты и объявления привычного образца резали глаза и поражали неуместностью.

Так, на одной из шестигранных тумб с крышей, напоминающей шляпу китайского крестьянина, висела черно-красная афиша: «Общество Зингера проводит танцевальный вечер памяти Айседоры Дункан». Плакат этот выделялся своими стандартными вытянутыми буквами, европейскими профилями двух обращенных друг к другу лиц, даже цветовой гаммой. Но не исключено, что в этом была своя логика, свой коммерческий замысел. Не обратить в азиатском многоцветье внимания на эту рекламу было непросто.

Стас усмехнулся. Ни старика Зингера, изобретшего самошвейную машину, ни его жены, танцовщицы Айседоры Дункан, ни даже мутной личности, русского поэта-вора Есенина, давно уже не было в списках живущих. Все они растворились в бурях людских, их тела, возможно, уже обратились в прах или были обглоданы голодным зверьем. Но имена и память, связанная с этими именами, все еще имели свою цену, приносили коммерческую выгоду, упускать которую правообладатели и душеприказчики не намеревались.