Руслан Галеев - Радио Хоспис

Последним у микрофона оказался тот самый невзрачный тип из ополчения. Он обвел зал тяжелым взглядом и заговорил неожиданно резким, каркающим голосом. Его речь была рваной, он словно выхватывал предложение и с силой бросал его в зал, замирал на мгновение и повторял снова.

– Очень трудно добавить что-то к сказанному. Особенно к сказанному уважаемым шефом Моралесом. Он прав. Именно вы стоите на тонком, но жизненно важном рубеже между честным человеком и мерзавцами, пользующимися слабостью нашей нарождающейся республики людей!

Что еще за республика, подумал Стас. Бред какой-то…

– И мы, сознательные граждане, всецело доверяя доблестным защитникам закона, готовы оказать вам посильную помощь!

Невзрачный снова оглядел зал, и Стас заметил, как горят на этом, в общем-то самом стандартном, лице глаза. Они словно существовали отдельно и были глазами совершенно другого человека. Человека, фанатично верящего в то, что говорит. А фанатизм, Стасу не раз приходилось в этом убеждаться, никогда не бывает здоровым.

– Годы затишья обманули многих. Нам стало казаться, что в наш дом пришел мир, что война закончилась и опасаться больше нечего. Ложь! Вранье! Война не прекращалась ни на минуту! Там, на стенах Периферии, наши солдаты гибли за это спокойствие, они несли потери, матери теряли сыновей, жены – мужей, дети – отцов! Но многим было удобно закрывать на это глаза! Не думать о той опасности, которая стоит у дверей нашего дома и никуда не собирается уходить! Несколько месяцев назад прозрели последние слепцы. Да, война продолжается, война и не собиралась заканчиваться, и обманывать себя в этот решающий для всей человеческой расы час – преступление! И я горд стоять перед теми, кто остановил мразь, прорвавшуюся в самое сердце нашей молодой цивилизации. Как бы ни называли вас циркуляры, какие бы должности вы ни носили, имя вам одно – воины! Воины духа, воины человечества, воины Бога! Приближается решающая битва! И нет уже возможности, нет времени, нет права закрывать глаза! Пришло время расе людей подняться с колен! Раз и навсегда! И чтобы наступил завтрашний день, чтобы пришел час мира, мы должны, расправив плечи и с осознанием всей ответственности, войти в час солдата, час воина, час победителя! Мы должны вновь показать, что именно человек – властелин этого мира! Вместе, плечом к плечу, мы вернем величие человечеству! Изгоним, а затем и уничтожим врага людей! А те, кто в этот час идет против закона, пытаясь нажиться на боли, на отчаянии, на тяготах, будут встречены нами. Ибо они ничем не лучше нетопырей. И заслуживают той же участи! Да здравствует закон! Да здравствует человечество! Да здравствует час воина! Да здравствует наше дело!

Что же он несет, снова подумал Стас, что за пропагандистская чушь. Окопное агитаторство… Так же вот говорили тогда, в Карпатах, марксистские агитаторы. Только разве что про расу людей не заикались. Но в остальном – «плечом к плечу», «подняться с колен», многочисленные «да здравствует» – все то же самое.

Но, к его удивлению, зал вновь взорвался оглушительными аплодисментами. Стас недоуменно оглянулся: люди вокруг стояли с серьезными, воодушевленными лицами, они методично били в ладони, и, черт побери, их глаза были похожи на глаза этого невзрачного фанатика из ополченцев. Стас увидел расправленные плечи, гордо поднятые головы. Увидел веру в выражении лиц, решимость, готовность. И, как ни странно, в этом что-то было, в этом единении, в этом общем порыве. Ведь собравшиеся аплодировали не сказанным словам, а тому посылу, что был в них заложен. Их можно было понять, хотя сама эта общность была противна всему существу Стаса. Он знал и по своему опыту, и по рассказам друзей, что в минуты тревоги сердца похожи на порох. Их легко воспламенить, достаточно найти нужные слова. Достаточно сказать их вовремя. И сегодня собравшимся в бывшей университетской библиотеке, всем этим людям, прошедшим некогда тяготы войны и испытания послевоенного времени, впервые не сулили надежды, не обещали светлого будущего, их не манили бесплатным сыром. Нет, невзрачный был не только по-своему безумен, а в этом Стас не сомневался, он был еще и неглуп. И потому вместо привычных посулов он обещал новые тяготы, новые битвы. Новую войну. За которыми только и можно найти надежду. Это был понятный солдатам язык, ясные слова, не требующие расшифровок и переводов, и, как ни обидно было это признавать, эти слова были сказаны в нужное время. Когда вокруг умирают люди, когда с каждым вздохом ты вдыхаешь воздух, пропитанный тревогой, когда все меньше надежды, очень трудно поверить в мир. Невзрачный обещал войну.

Вот только было еще кое-что, известное Стасу, известное, наверное, многим в этом зале. Огонь фанатизма быстро гаснет, начинаются склоки, борьба за власть, подковерная игра, разочарование, ужесточение режима, кровь. Так было всегда, и это было очевидно Стасу, и он не понимал, куда делся тот спасительный цинизм, который только и приобрели за свою военную молодость остальные. Почему они снова верят в этот пафосный бред?

Стас отыскал глазами Шенкеля. Тот точно так же недоуменно оглядывался. Встретившись со Стасом глазами, Роберт пожал плечами и состроил гримасу типа «черт знает что происходит». После чего поднял руки и неуверенно стал аплодировать вместе со всеми. Тогда Стас повернулся к трибуне, где находился в эту минуту еще один человек, в здравый разум которого он верил.

Скальпель стоял с совершенно нехарактерным для него серьезным выражением лица и смотрел в спину невзрачного. Он был одним из двоих людей на трибуне, не аплодировавших вместе со всеми. Вторым был Айк Моралес. Но шеф стоял с опущенной головой, и Стасу не удалось разглядеть выражения его лица.

С тех пор, с того первого прерванного эфира, передачи радио «Хоспис» часто перебивались помехами. Не всегда. Иногда весь день шел чистый эфир. Но бывали и дни, когда на привычной волне вместо знакомого голоса старого выпивохи Халли звучали только помехи.

«Что за напасть, эй? Кто-то еще не понял, что настоящую музыку невозможно заглушить цензурой? Какой-то жалкий неудачник придумал подавитель сигнала, что ж, этого следовало ожидать. Так вот что я вам скажу, уважаемые радиослушатели. С этого дня рэйдио «Хоспис» на военном положении. Последнее нормальное радио летящей ко всем чертям цивилизации объявляет войну той жалкой пародии на демократию, которую вам тут пытаются всучить. И в честь этого великого события мы взорвем эфир старенькой вещичкой Мерв Гриффин «House of Horrors». И даю вам слово, уважаемые, у бравых глушителей еще будет повод для негодования на вашего покорного слугу, диджея Халли. Услышимся…»