Веридикт - Лета Ли

применить этот полезный опыт на практике. В случае чего Меральда признает свою ошибку и непременно раскается, но разве от раскаяния станет легче хоть кому-нибудь, кроме неё самой? Покушение на убийство — слишком серьёзное обвинение, чтобы разбрасываться им налево и направо. Впрочем, как и кража музейного экспоната. Будут ли архангелы мучиться кошмарами по ночам и посыпать голову пеплом за то, что схватили невиновного? Вряд ли. Она сожалела бы о таком до конца жизни, а значит, она лучше главного комиссара. И хуже его брата, который предпочитал просто не совершать ошибок. Девушке явно было к чему стремиться, поэтому она решила абстрагироваться от самого очевидного варианта и проанализировать события до него. В качестве старта ей пришлось признать, что температурная свистопляска началась ещё накануне ночью, задолго до того, как Бравиати влил в неё «целительную эссенцию таволги». А единственным, что она употребила в течение дня, был ароматный чай в доме Вельды Туркан. Агроном-самоучка, наконец отхватившая себе заезжего жениха, казалась отстранённой, но только потому, что все её органы чувств сконцентрировались на Томе Моте. Могла ли она приревновать артиста к незнакомой девчонке, неожиданно появившейся у них на пороге? Могла ли добавить яд в чашку? Определённо могла. Но откуда у неё взялась скверна? Версия требовала уточнений. К тому же Меральда действительно подцепила простуду. Это усложняло поиск исходной точки, момента, когда симптомы отравления проявили себя впервые. Но вот что интересно: в здравнице быстро разобрались с инфекцией, воспользовавшись сантеграном. Почему Азесин дал ей какую-то травяную настойку, вместо того, чтобы продезинфицировать организм минеральным раствором?

Спустя десятки переходов, профессор подвёл её к углу платформы, где по законам местной геометрии не должно было стоять никаких мостов. Неприметный валик из серого камня светился цензом. Алес приложил запястье к автоматической катушке и на краю проявился недокрученный кончик конструкции, увенчанный металлической кабиной. Дверь приглашающе открылась и Меральда с ужасом отметила, как мало в ней места.

— Залезай, — нетерпеливо подтолкнул её Роз.

— А вы? — девушке не хотелось делить с ним столь тесное пространство, но ещё больше ей не хотелось испытывать надёжность незнакомого механизма в одиночестве.

— Спущусь следующим рейсом, — ухмыльнулся тот. Меральда вцепилась в чёрный шёлк рукава, давая понять, что не готова к раздельному путешествию. Тем более, если эта штука будет раскручиваться вниз. Алес фыркнул, драматично закатил глаза и всё-таки протиснулся в кабинку, держа чехол с платьем на согнутом локте. Захлопнул дверцу и внутри стало не только тесно, но и темно. Камень затрещал, словно исполин, решивший немного поразмять кости. Стены легко продавливались пальцами, видимо, оббитые чем-то мягким. Девушка свела дыхание к минимуму, чтобы сохранить считаные миллиметры между собой и Розом, к тому же частые короткие вдохи помогали успокоиться. Она представляла, будто находится в парке аттракционов и собирается прокатиться на необычной, но всё же детской, карусели. И храбрилась так самозабвенно, что, едва ощутив движение, взвизгнула и резко опустилась на пол, прикрывая затылок руками. Профессор охнул и согнулся, когда острые коленки вперились ему в голень.

— Король всемогущий, однажды ты меня так прикончишь, — сквозь зубы прошипел Алес, пытаясь потереть ушибленную конечность.

— На вашем месте я бы беспокоилась о смерти при падении.

— Ха! А ведь ты как раз на моём месте, — издевательски пропел Роз. — Умереть в один день задолго до свадьбы. Романтично, не находишь?

— Не будет никакой свадьбы, — угрюмо заметила Меральда и подняла голову, слепо вглядываясь в темноту. Казалось, приглушённый скрежет в любой момент может стать звонким, превратиться в звук сминающегося металла.

— Разумеется, — легко согласился мужчина. — Только, кроме нас с тобой, никто об этом не знает.

По голосу было ясно, что он улыбается. Если она действительно погибнет до того, как даст свидетельские показания в суде, Хотису будет уже всё равно, где и как это случилось. Мнение остальных для неё не имело значения. Мама, наверное, удивится, но это мелочи по сравнению с новенькими песочными часами на полке. Оплакивать её будут независимо от обстоятельств.

— Не молчи, орешек. Меня давно не называли напыщенным болваном, я соскучился, — по-детски заканючил профессор, нащупал её макушку и растрепал волосы. Вместо ожидаемого ответа Меральда намеренно ткнула его коленкой и следующую минуту наслаждалась отборной руганью, от которой неизбежно краснели щёки. Брань внезапно оборвалась на полуслове, в тишине скрипнули петли и внутрь хлынул яркий поток света. Алес вышел, заслонив собой проход, затем поднял её за подмышки и поставил, совсем как куклу.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать, как должны себя вести без пяти минут молодожёны? — произнёс он со всей серьёзностью, на какую только был способен. Девушка опустила глаза и неуверенно кивнула. Отряхнув её плечо, нежно соскользнул пальцами к ладошке и, ухватившись, потянул наружу. — Смотри, трусиха.

Роз закрыл кабинку и попятился. Не потому, что стоять слишком близко было опасно, а чтобы спутница могла увидеть процесс со стороны. Каменная лента оживала, медленно вздёргивая металлический ящик, точно кончик языка. Основной массив складывался, сворачивался, вытворяя немыслимые кульбиты, но краем балансировал так плавно, что кабинка едва ли меняла своё положение в трёхмерной системе координат. Когда от моста остался лишь куцый хвостик, подъёмник перебросил драгоценную ношу по короткой дуге, мягко водрузил на угол платформы и, зацензурившись, исчез.

— Это как он так? — изумилась Меральда, не в силах подобрать слов. Катушки всегда скручивали размягчённую породу в клубок. В Солазуре особую популярность завоевали лестницы. Широкие, с удобными перилами, а не те трапы, что используют для экспрессов. Счётчиков на них не было, а доступ имели только хозяева дома или консьерж, как, например, в Университете. Опоздавшие студенты ночевали в парке под кампусом и в шутку дрались за немногочисленные скамейки. Но эта конструкция действовала отнюдь не так примитивно и её механика не укладывалась в голове.

— Ну, как-то так, — ответил ей в тон профессор, не удержался и хохотнул. — Память, орешек. У этих камней есть память. Чем они были и чем должны стать, когда попросят. К счастью, здесь находится целая академия инженеров, чтобы их научить.

Меральда тут же представила, как Иона Флетчберг уговаривает непокорные балюстрады восстановить изящные формы. Выглядит глупо, где-то даже смешно. Её монотонный голос и замешательство камней, которые на протяжении тысячелетий были чем-то иным и теперь не понимают, почему следует внять просьбам архитектора. А умеют ли камни мыслить? Пусть не все, но может, существует такая разновидность. А говорить? Известно, что минералы охотно взаимодействуют друг с другом и в симбиозе порой раскрывают новые способности. Что, если натаскать эти кусочки памяти на имитацию человеческого облика, добавить пласт разума, речевой