Скажи им, что я сдался - Иан Таннуш
Ён видит через тонкую щель между стеной и полом, как в чулан начинает пробиваться утренний свет. Он вскакивает. Недосып и недоедание дают о себе знать именно сейчас, когда Ёну важно оставаться в строю. Он, качаясь, идёт к двери, нащупывает ручку и хочет выйти, но не слышит обычного скрипа петель.
Закрыт. Однако он не помнит, чтобы слышал щелчок замка. Значит всё-таки проваливается в сон, но не замечает этого из-за бессменной темноты. Кто-то пришёл?
Ён прислоняется ухом к ржавому железу и прислушивается. Глухие голоса раздаются где-то у входа в лечебницу. Говорящие ругаются, но тихо. Первый, Врач — не повышает тонов. Второй, он же гость — хрипит то ли от бессилия, то ли манера речи у него такая, Ён пока не разобрал.
— Ты что же уговор нарушаешь? — бормочет незнакомец.
— Не я был тем, кто его нарушил, — отвечает Врач.
— Это как же? — сипит тот. Голос звучит громче — гость проходит в кабинет, и Ёну ничего не остаётся, кроме как затаить дыхание. — Мы как договаривались? Ты нас лечишь, мы вас не трогаем.
— И воду нам даёте, — соглашается Врач. — Даже рану залатать нынче недёшево стоит. Сам должен понимать. А вы что же? — Некоторое время висит неловкая тишина. — Кто недавно Дилю череп проломил, когда он у колодца был?
— Не признали, — снова бормочет тот. От его неумения врать даже у Ёна зубы сводит, а он к этому делу человек давно притерпевшийся.
— Ну так и я в тебе того, с кем договаривался, никак признать не могу.
— Ишь как возгордился! — гость сплёвывает, не обращая внимания на то, что находится в лечебнице, месте, где чистота одно из важнейших условий. Судя по шагам, он хромает к столу. — Кем это себя возомнил! Вот погоди! Наскучите вашему хозяину, Деду этому, вмиг с вами покватаемся! Сколько из себя мните, настолько вас и опустим! Даже и не помышляйте помирать раньше! Тебя я точно верну, откуда вылез! — со смаком хрипит он. — Будешь со своими сородичами из одного корыта хлебать! И никто больше тебя не прошляпит! Не сбежишь! А как время подойдёт, все твои внутренности оставшиеся выскребем под чистую. — Ёна передёргивает оттого, с каким удовольствием он проговаривает каждое слово. — Что язык проглотил? Прошлое своё вспоминаешь? Ха-ха! То цветочки были, поверь мне! Когда в низах живёшь, это ещё не кошмар. А когда выбился повыше, жизнь получше повидал, а потом снова на дне оказался — это куда страшнее. А? Али я не прав? — Гость болезненно хохочет, затем его накрывает кашель. — До чего жадный, — говорит он. Его жалоба сопровождается тяжёлым звоном. Гость хватает пепельницу бесшумно, а вот ставит обратно небрежно, оттого сперва кажется, что резкий звук идёт из ниоткуда. Однако следующая фраза помогает восстановить события. — Последнее портишь? Чтоб никому не досталось? Тебе для чего на свет позволили появиться, самовлюблённая ты скотина? — затем изо всех силёнок кричит, правда, получается у него не очень: — Лечи, ублюдочный! Не то главарю нашему доложу на тебя!
— Ты сначала живым до него доберись, — спокойно отвечает Врач. — А сейчас вали-ка отсюда, пока моё терпение не лопнуло. Заляпал мне тут всё слюнями и кровью. Тьфу!
— Вот ведь… — гость медленно шаркает в сторону выхода. — Попляшешь ещё у меня… Так просто сдохнуть не дам…
Его проклятья долго не растворяются и жужжат по лечебнице, словно мухи. Затем, когда гость наконец отходит настолько, что становится понятно — он не вернётся, Врач начинает оттирать оставленную им грязь. Ён по обыкновению считал, что любое место, где проводят операции должно быть чистым, но Врач сейчас трёт пол с усердием и на миг ужасает своей одержимостью, уж не сошёл ли он с ума?
Ён дёргает ручку, давая знать, что проснулся и хочет выйти. В ответ ему летит тишина, затем равномерные шаги. Щелчок — и замок с той стороны снят. Утреннее солнце слепит, когда двери открываются, и Ён некоторое время не двигается.
— Голоден? — Врач не изменяет себе. — Диль ушёл за едой. Скоро что-нибудь принесёт. Советую не отказываться. Сегодня тебе потребуется много сил.
— Кто-то приходил? — невзначай спрашивает Ён, оглядывая кабинет. Ни единого пятнышка. — Ты меня закрыл, — возвращает он взгляд на молчащего Врача. — Значит один из твоих пациентов нагрянул?
Врач морщится, затем вроде как сдаётся и улыбается.
— Да, заваливаются, когда хотят, будто мне не нужны ни сон, ни отдых, — он швыряет пропитавшуюся кровью тряпку в мусорный ящик. — Ты выглядишь не очень. Если сильно нервничаешь, у меня тут есть пузырёк с таблетками… — открывает он шкаф.
— Ты когда-нибудь был в городе? — осторожно спрашивает Ён.
— Частично, — игриво щурится Врач, опираясь на дверцу шкафа, — ведь одно моё лёгкое и одна почка сейчас там.
— Не понимаю, почему нельзя использовать искусственные органы?
Врач искренне удивлён досадой Ёна. Даже не сразу находит, что сказать.
— Среда слишком захимичена, — решает он не мучить Ёна долгими разъяснениями. — Быстро износятся. Искусственный органы сегодня — удел людей, не способных позволить себе натуральное. Но если очень хочется, то можно ведь и в кредиты залезть… — Он прикусывает губу, и Ён догадывается, лишнего сболтнул. Вполне вероятно, что здешняя торговля органами как-то связана с кредитными организациями в городе.
Тут же в голове начинают работать шестерёнки. Диль в клубе «Холодная Луна» разделался с одной такой группировкой. По словам Со Вы, действовала она по чьей-то указке. Отсюда следует, что Дед охотится за кем-то, кто связан с незаконной торговлей и выдачей информации под большие проценты.
Кто, чёрт возьми, они такие? Дед, которого боятся даже за пределами города, и его жертва, которая причастна к крупнейшему чёрному рынку и сумевшая избежать наказания. Тот, кому важна последняя воля Гао.
Ён перебирает в уме важных личностей города — всех, кого знает. Пока что у него есть только этот список, и он отнюдь не маленький. Если удастся найти нужного человека вперёд Деда, поможет ли он узнать, кто убийца Гао? А вдруг он и есть тот, кто избавился от мессии? А причины? Всё равно нужно докапываться, во что был втянут сам Гао. О чём он знал. Какие тайны хранил. Тогда станет яснее, кто желал ему смерти и кто имел возможность отправить его на тот свет.
— Плотный завтрак — залог утехи!
Появление Диля знаменуется звоном от сломанной застёжки и вонью свежеобжаренных крыс. Ён, как ни странно, уже
