Перекресток одиночества 4: Часть вторая (СИ) - Михайлов Дем (Руслан) Алексеевич
— Часа через три выхожу обратно — спокойно ответил я, протягивая смартфон Милене — Сможешь зарядить?
— Ты ведь сам говорил, что заряженный смартфон может тебя выдать — заметила она.
— Может — согласился я — Поэтому спрячу его где-нибудь в раздевалке. И следующие сутки или больше не буду его трогать, пока не уверюсь, что меня ни в чем не подозревают.
— Сутки или больше? Как долго ты собираешься там пробыть? — удивленно спросил Чифф, протягивая мне сигарету.
— Вот это мы сейчас и обсудим — кивнул и я сделал глубокую затяжку — Включая все крайние сроки и наши действия на такой случай. Меня можете не отговаривать — я все равно вернусь на кухни. Даже если меня поймают и прикончат или отправят обратно в крест… мы все понимаем, что наша цель стоит такого риска. Ставки слишком высоки… и с каждым пройденным днем ставки возрастают.
— Ты это о чем? — Милена первая сообразила, что я говорю о чем-то тревожном.
— Не знаю — совсем по-стариковски проворчал я — Просто где-то в подкорке шевелится что-то смутное и непонятное. Ладно… завалюсь подремать на пару часов, а затем двину обратно. Мне ведь еще с фурриаром знакомиться, а затем могут и во внеурочную смену припрячь поработать — сами знаете как с новичками обращаются.
— Охотник устроился на работу — пробормотал Филя и пораженно покачал седой головой — Это ж кому рассказать — не поверят.
— Но ты все равно расскажи — попросил я, протискиваясь мимо луковианца в шатер — Когда мы снимем полог секретности с наших темных дел…
— Так это обязательно! — заверил меня Филимон, чей голос я уже слышал, как сквозь вату — А ревизоры наши так и застряли в ущелье ледяном! Все пробиться пытаются и нас по радио стращают. Ха! Смешные, право слово — чем нас сидельцев усталых напугать они могут-то? А ты спи, Охотник… спи… набирайся сил…
Упав на шкуры, я постарался максимально расслабиться и словно бы растечься киселем. Прием подействовал безотказно, и я моментально заснул, едва успев ощутить, как меня заботливо накрывают одеялом.
* * *— Неплохо — старший по отделу подготовки продуктов, седой как лунь луковианец Велро Дукич отхлебнул глоток черного как смола чая из удивительного стакана, затянулся трескучей сигаретой и одобрительно кивнул — Очень неплохо. Крепкий ты мужик, Тихон.
— Да обычный — скромно ответил я.
— Где ж обычный — усомнился луковианец — Тяжеленный ящик с маслом на самую верхнюю полку шутя поднял. Во времена моей былой молодости мы эти ящики вдвоем его еле-еле вздымали… Спортсмен?
— В прошлом — подтвердил я, вытаскивая из-за пояса тряпку и вытирая руки — А в кресте постарался былую форму вернуть хотя бы отчасти. Что еще требуется?
— Ты бы отдохнул немного. Все кто к нам попал по первой стараются отличиться, но иногда от усердия излишнего перегибают бревно и надрываются.
Я не стал поправлять луковианца касательно поговорки, равно как и поражаться его прекрасному знанию русского языка — хотя пару часов назад это фальшивое удивление уже высказал к его немалому удивлению. Я давно уже осознал простой как три копейки факт — луковианцы обожают изучать все новое и стараются это делать с невероятным старанием и дотошностью. Вместо этого я затолкал тряпку обратно за пояс и развел руками:
— Да пока не устал.
Вот тут я немного привирал — за последние часы я перетаскал и перевез столько всего, что счет шел уже на тонны. Мной откровенно пользовались все кому не лень в дневной смене и в результате одних только тяжеленных жестяных то ли ящиков, то ли банок необычной прямоугольной формы я перетаскал больше десятка. Каждая такая емкость весила больше пятидесяти килограммов и ее следовало сначала погрузить на тележку, докатить до нужного места, а затем поднять повыше и установить на специальные решетчатые полки рядом с раскаленными плитами. После этого один из работников умелым движением вворачивал в тонкую жесть что-то вроде бочечного железного крана. Само масло я видел и был удивлен — слишком густая и лениво вытекающая оранжевая непрозрачная субстанция, очень приятно пахнущая странной смесью ароматов подсолнечника и чего-то еще непонятного. Мне мимоходом пояснили, что под ящик надо ставить специальную разогревающую штуковину и тогда масло набирает прозрачность и становится в разы жиже.
Помимо жестяных ящиков я доставил немало охлажденного и явно совсем недавно доставленного на кухни мяса, мешки с крупой, связки зелени и много чего другого. Когда ставил последний ящик на полку, колени уже ощутимо подрагивали. Теперь понятно почему здесь в такой цене кухонные чернорабочие.
Но нет худа без добра.
Благодаря напряженной работе, я добился того, чего не смог сделать прошлой ночью — неплохо изучил все кухонные помещения и остался крайне впечатлен увиденным. И от увиденного мое впечатление о сходстве с далекой советской столовой только укрепилось. Просто здесь все было в разы больше, а цехи по приготовлению первых, вторых и прочих блюд были разделены невысокими кирпичными стенами, хотя остался широкий сквозной проход, соединяющий все эти отсеки воедино. Если мысленно убрать все перегородки с приставленными к ним металлическими стеллажами, то получится огромный зал с очень высокими потолками. Примерно, как три составленных торцами школьных спортзала, но это оценка навскидку — дальняя от складов часть зала тонула в густом сумраке из-за выключенного верхнего освещения и нельзя было точно оценить, насколько далеко он простирается.
И вот там, где заканчивался последний цех, занимающийся десертами, где меня угостили невероятной вкусности пирогом с ягодной начинкой, за совсем низкой кирпичной перегородкой, заставленной знакомыми «икебанами» в прозрачных горшках, находилось более чем серьезное по объему пространство, сплошь заставленное длинными стальными столами с узкими столешницами. Столы тянулись поперек кухонного зала и почти упирались в грубую кирпичную стену с несколькими десятками стенных ниш, выглядящих куда знакомее «икебан» и вызывающих совсем иные чувства — в стене были копии раздаточных ниш «едален» из тюремных крестов. Я как раз доставил в десертный цех один из ящиков с маслом, которое, похоже, здесь добавлялось во все, начиная от ухи и заканчивая безе, когда прозвучало три громких требовательных звонка.
— Вот и начинается — устало вздохнул выглядящий лет на сто высокий усохший старик, устало упираясь белой от муки ладонью в стол — Ты ведь новенький? Тихон?
— Тихон — согласился я с его выводом — Рад знакомству.
— Ты постой и погляди, Тихон. Погляди на стену кормильную. Вот так и тебя мы потчевали. Погляди… и пожелай сидельцам аппетита приятного.
— П-пожелаю — запнулся я, поворачиваясь к перегородке и жадно глядя поверх нее.
Те длинные столы были буквально заставлены едой. Запеченные до хрусткой крепкой корки хлебные «подносы», на них тарелки из того же материала, полные густым зеленоватым пюре, рядом солидный кус уже другого ноздреватого хлеба, а поверх него порция жареной рыбы. Я сам много раз получал такое вот комплексное блюдо в своем кресте и жадно съедал все до крошки, хотя не забывал уделять немного хлеба для увеличения своих запасов на черный день и для обмена при чалках.
А на столе подальше уже чуть другое угощение — там пюре посветлее, рыбы побольше, а еще там имеется бутылка с торчащей из горлышка длинной пробкой. Меня словно обожгло воспоминанием, как я в свое время заслужил такое же вино, вытащил пробку, а она разломилась в пальцах на две части, выронив сложенное и тогда абсолютно непонятное послание. Сейчас я могу вспомнить лишь первые его строки:
«Пока ОН в узилище пребывает — пребудешь в нем и ты! С его свободой — обретешь ее и ты! Крепись!…».
Еще там была сонная таблетка и толика жгучего перца…
Я много раз пытался представить себе место, откуда в мое узилище приходила еда, наградное угощение и такие вот явно тайные записочки. И вот я стою здесь во плоти и наяву, удивленно разглядывая десятки столов и целую рать сутулых старательных стариков с тележками. В помещении было не меньше пятнадцати человек и все они пребывали в постоянном и на вид хаотичном броуновском движении. Поскрипывающие тележки ожили с гудками и начали сновать от стены к столам и обратно. Заставленная подносами тележка навроде гостиничных — с несколькими полками — подкатывалась к стене и нишами, над которыми то и дело загорались беззвучные разноцветные огоньки.
