Владимир Пекальчук - Три дня в Шадизаре

— А с чего ты взял, что он связан с преступностью?

— Так показалось, что это человек нехороший, привыкший считать себя выше других. Я привык доверять своему опыту и интуиции.

— А больше ничего? И где этот постоялец?

— У себя. Он спускается только после полудня, обедает и уходит. Возвращается ночью. И так все два месяца, что он тут живёт. Только пять дней… да, именно пять дней назад он уехал ранним утром, на двух лошадях. То есть, на одной ехал, другая шла без груза. Вернулся только вчера утром и сразу встретился здесь с одним типом, по виду — чистый головорез. Да и сам он явно непрост. Бритоголовый кхитаец, лицо каменное, одет аскетически, не пьёт, кальян не курит, но деньжата у него есть, и он не привык их считать. Кстати, я никогда не видел, чтоб к нему кто‑то подсел. Как бы много народу не набилось, он всегда сидит в гордом одиночестве, и мне кажется, его тут побаиваются, и сам хозяин уж не рад такому постояльцу. Так что, браслет нравится?

— Да, — кивнул эдил, — а из чего он?

— Не знаю. По виду — идеально отшлифованная блестящая бронза, но не зеленеет. Он у меня уже несколько месяцев. Резьба просто безупречна, орнамент изящен и неподражаем. Широкий, вам как раз в полпредплечья. Думаю, это были боевые наручи, но правый потерялся, а может, и не существовал…

— А почему обязательно наручи? — удивился Даркл, — с виду просто красивый браслет…

— Только материал очень прочен и не царапается даже кинжалом. Был бы золотой — цены б ему не было, а иначе зачем делать такую совершённую резьбу на медяшке? Видимо, это нарукавник. Можете испытать своим мечом.

— Верю. Сколько хочешь за него?

— Пятнадцати будет достаточно. Мне он достался за двенадцать, но продать всё никак не могу, потому так дёшево…

Кира угрожающе кашлянула. Корруд извиняющимся тоном сказал:

— Это правда. Дешевле его не отдам. Если угодно, могу предложить хорошие кольца, серебряные, по шесть за штуку…

— Я беру, — Даркл отсчитал перекупщику пятнадцать корон и надел браслет на руку.

Кому‑то этот раскрывающийся браслет шириной почти в локоть был нарукавником, но на массивное предплечье Даркла он пришёлся как раз впору без всяких рукавов, и к тому же легко скрылся под этим самым рукавом: к чему привлекать к себе внимание блестящим нарукавником? Мужчины его племени не ценили золотых украшений, но вещь, полезная в бою, да ещё такая изящная, вполне удовлетворяла незатейливый вкус северянина. Обычай предков, гласящий, что единственными украшениями на мужчине могут быть его оружие и доспехи, не нарушен.

— За пятнадцать корон ты мог бы купить неплохой серебряный браслет, а не эту бронзовую безделушку, — заметила Кира, когда они покинули кабак, — впрочем, тебе ведь без разницы, за что платить казённые деньги и что потом сдавать, чем хуже вещь, тем легче с ней расстаться…

— Во–первых, это не бронза, в моем краю бронзовые инструменты ещё в ходу, и как она выглядит, я знаю, — насмешливо ответил Даркл, — во–вторых, золотые и серебряные браслеты не для воина, а скорее для помощников эдила женского пола. А в–третьих, я заплатил своими деньгами и сдавать этот чудесный нарукавник кому‑либо не собираюсь.

Кира только пожала в отчаянье плечами:

— Да, варвар есть варвар, это навсегда. Впрочем, это дело вкуса. Как по мне, ты уплатил за ничего не стоящую поделку, но каждый сам решает, на что тратить свои деньги. Кстати, я сама тоже не люблю украшений… хотя мне их как‑то подарили несколько, но я их продала, чтоб купить мечи получше.

— А что, тебе выдали негодное оружие?

— Выдать‑то хорошее выдали, но я не люблю сабли, да ещё грубые, тяжёлые и некрасивые. Предпочитаю слегка изогнутые восточные мечи, и чтоб были лёгкие и изящные…

Он расхохотался:

— Так ты любишь, чтоб оружие было ещё и изящным? Ну, ты не так безнадёжна, как кажешься. Только в оружии самое главное — это всё‑таки его надёжность и качество.

— Конечно, — согласилась Кира, — но ты — парень рослый и крепкий, тебе хоть двуручный меч, хоть двустороннюю секиру, без разницы. А я всё‑таки женщина. Ты можешь представить меня с топором или моргенштерном?!!

— Согласен. Твои мечи тебе идут больше, чем моргенштерн. Но в хорошей свалке или против врага в доспехах я бы предпочёл именно моргенштерн, да покрепче. Это если бы не имел моего меча, разумеется. Впрочем, хватит об этом. Давай перекусим и подумаем, как нам быть дальше.

Они купили у уличного торговца жареных колбасок и соус в глиняных чашках с хлебом и с аппетитом поели, присев на невысокий каменный парапет. Потом Кира отнесла чашки обратно и они двинулись к небольшому скверику, находившемуся в соседнем, чуть более респектабельном квартале, нашли свободную скамейку и присели.

— Я думаю, нам следует вернуться туда ещё раз, и после полудня. Видимо, неизвестный доброжелатель не зря указал время.

— Я полагаю, нет, — покачал головой Даркл, — мы уже узнали, что хотели. Похоже, кто‑то хотел столкнуть нас лбами с тем подозрительным постояльцем. И мне думается, что одна старая история будет иметь продолжение…

— Не поняла. Какая история? И тот постоялец, возможно, ни при чем.

— Возможно, но я не верю в совпадения. Шесть дней назад, вечером, я прикончил одного кхитайца, маскировавшегося под гхуула. На следующее утро этот кхитаец, который живёт в кабаке, уезжает с двумя лошадьми. Где‑то пропадает несколько дней и возвращается вчера утром. Днём на нас нападают, и цель — я. Этой ночью на меня нападает ассасин. Должен заметить, что убитый мною кхитаец был ничуть не медленнее этого ассасина, и роста примерно того же. Это очень занятные совпадения, не так ли? Впечатление такое, что кто‑то хочет не остановить расследование, а прикончить меня лично. Ведь вместо нападения на нас можно было сжечь дом за несколько минут до нашего приезда, и одинокий стражник им бы не помешал. Но нет, кто‑то идёт на жуткие расходы, и всё ради меня.

Кира кивнула, соглашаясь:

— Логично. Однако тогда возникает вопрос, какой мотив убийства Моллариса? Если убийца хочет сразу двух зайцев поймать…

— Не исключено. Давай представим на секунду, что записи чародея исключительно правдивы и точны. Тогда выходит, что происходят некие странные, а точнее, страшные события, в которых мне уготована какая‑то роль. Молларис как‑то узнал об этом, и его убрали…

— Причём весьма нагло и дерзко, а в придачу убийцы не особо‑то и озабочены расследованием, так как уверены в своей безнаказанности.

— Да, не без этого. Теперь пытаются убить меня, но не торопятся сжечь дом. Значит, они не знают, что Молларис их всё‑таки обставил и оставил записи. Это хорошо, конечно, но сейчас ситуация напоминает кулачный бой, когда руки одного из противников обвязаны мягкими подушечками: он может только защищаться, но не способен нанести ответный удар. И пока мы не знаем нашего врага, наши руки связаны.