Лорен Бьюкес - Сияющие

Брезент предательски трещит; Харпер в любую секунду рискует свалиться обратно в чертову яму. Но ткань выдерживает, и вот он переваливается через край ямы, даже не заметив поначалу, что сильно оцарапался о гвозди. Позднее, осматривая свои раны в безопасном месте, он заметит, что своей полукруглой формой те напоминают следы от страстных поцелуев слишком усердной проститутки.

Он лежит лицом в грязи, по спине колотит дождь. Крики доносятся издалека, но в воздухе воняет гарью, и свет от полудюжины костров смешивается с серостью наступающего утра. А еще доносится легкая мелодия – скорее всего, из открытого окна, из которого высунулись посмотреть любопытные жильцы.

Харпер ползет на животе. То и дело вспыхивает свет – в голове от боли или наяву. Это словно второе рождение. И вот он переходит из младенчества в детство – на пути попадается крепкая палка, позволяющая сменить перемещение ползком на передвижение в вертикальном положении.

Левую ногу приходится волочить за собой. Но он не останавливается, идет через дождь и тьму, чтобы поскорее выбраться из этого горящего «Шанхая».

Никогда ничего не происходит просто так. Каждое событие наделено своим смыслом. Он вынужден бежать и поэтому находит Дом. Он забрал пальто, и поэтому у него теперь есть ключ.

Кирби

18 июля 1974

Наступает то странное время раннего утра, когда мрак ночи будто густеет; все последние электрички ушли в депо, шум машин стих, а птицы еще не начали петь. Ночь жаркая, душная. Воздух какой-то липкий, и все жучки-паучки повылезали наружу. Мотыльки и крылатые муравьи выбивают неровную барабанную дробь о фонарь на крыльце. Где-то под потолком пищит комар.

Кирби лежит в постели, не спит, поглаживает нейлоновую гриву лошадки и прислушивается к звукам пустого дома, который словно урчит наподобие пустого желудка. Рейчел называет это «устаканивается». Но она еще не вернулась, а время уже позднее – или раннее. Кирби ничего не ела, кроме залежалых хлопьев на завтрак, но это было так давно… Еще слышны какие-то странные звуки, так что «устаканивание», похоже, не пришло.

Кирби шепчет лошадке:

– Понимаешь, дом уже старый. Наверное, это просто ветер.

А почему тогда дверь на веранде хлопает? Ведь она заперта. И половицы не должны скрипеть, словно под тяжестью грабителя, который на цыпочках крадется к ее двери, и у него в руках мешок, в который он хочет ее спрятать и унести отсюда. Вдруг это та живая кукла из страшной телепередачи, которую ей не разрешают смотреть: идет, переваливаясь на своих пластмассовых ногах?

Кирби отбрасывает простыню.

– Пойду посмотрю, ладно? – объясняет девочка лошадке. Невозможно же сидеть и ждать, когда монстр придет за ней. Она на цыпочках подходит к двери, на которой мама нарисовала сказочные цветы и переплетенные виноградные лозы, когда они въехали сюда четыре месяца назад, приготовившись распахнуть дверь, чтобы увидеть, кто или что поднимается по лестнице.

Она стоит за дверью как за щитом, напряженно прислушивается и соскребает шершавую краску. Уже стерла одну тигровую лилию до самого дерева, так что пальцы покалывает. А от тишины звенит в ушах.

– Рейчел? – Кирби шепчет так тихо, что только лошадка и может ее услышать.

Раздается глухой шум, где-то совсем близко; затем стук и что-то разбивается. «Черт!»

– Рейчел? – произносит Кирби громче. Сердце в груди стучит громко, будто поезд в ночи.

Тишина. Затем слышен голос мамы:

– Ложись спать, Кирби. У меня все хорошо.

Кирби знает, что это неправда. Хорошо только, что это не Говорящая Тина, кукла-убийца.

Она оставляет в покое краску на двери и крадется по коридору, старательно обходя стеклянные осколки, которые поблескивают среди увядших роз – их сморщенных листьев и размякших головок в луже протухшей воды из вазы. Дверь оставлена открытой для нее.

Каждый дом, куда они переезжают в очередной раз, меньше и невзрачнее предыдущего. Не спасает даже то, что Рейчел разрисовывает двери, шкафчики, а иногда и пол, чтобы скорее обжиться. Они вместе выбирают картинки из большого художественного альбома с серой обложкой: тигры, единороги, ангелы или загорелые островитянки с цветами в волосах. По этим изображениям Кирби отличает один дом от другого. Вот дом, где на кухонном шкафчике, висящем над плитой, нарисованы сползающие часы, – значит, слева стоит холодильник, ванная комната внизу. Дома могут различаться внутренним устройством, иногда у них даже есть маленький дворик; случается, что в комнате Кирби есть кладовка и полочки – если повезет. Но комнаты Рейчел везде как две капли воды похожи друг на друга.

Она называет их «пиратской бухтой сокровищ» (мама говорит, что правильнее «пещерой сокровищ», но для Кирби это именно скрытая бухта, куда можно заплыть на каравелле – конечно, с точной картой в руках).

Платья и шарфы разбросаны по комнате, будто цыганская королева пиратов закатила большой скандал. Целая коллекция бус и ожерелий подвешена за золотую завитушку рамы овального зеркала – самого первого предмета мебели, который немедленно водворяется на место при каждом переезде. И каждый раз Рейчел непременно попадает молотком по пальцу. Иногда они играют в маскарад, Рейчел надевает на Кирби все свои бусы и браслеты и называет ее «моя рождественская девочка-елочка», хотя они евреи или наполовину евреи.

На окне – цветное стеклянное украшение; в солнечную погоду радужные круги от него танцуют по всей комнате и рабочему столу, заваленному рисунками для иллюстраций, над которыми Рейчел работает.

Когда Кирби была маленькой и они жили в городе, Рейчел частенько усаживала ее в манеж, чтобы Кирби могла ползать, но не могла достать до рабочего стола и не мешала ей. Она тогда была художником в женском журнале, но «сейчас, детка, мой стиль вышел из моды – барышни капризной и ветреной». Кирби нравится звучание слова «барышня», и ей очень полюбилась нарисованная мамой вывеска для блинной «У Дорис» по дороге в угловой магазин, на которой румяная официантка, улыбаясь и подмигивая, держит в обеих руках тарелки со стопками пышных, щедро смазанных маслом блинов.

Теперь стеклянные шарики на окне не блестят и не раскачиваются, да и вся комната словно загрустила – из-за тусклого света от лампы возле кровати, на которую наброшен желтый шарф. Рейчел лежит на кровати, накрыв голову подушкой, – полностью одетая, даже не сняв туфли. Ее грудь периодически вздрагивает под черным кружевным платьем, будто мама икает. Кирби стоит в дверях и ждет, когда ее заметят. Девочка не решается произнести вслух слова, которые роятся у нее в голове.