Надежда Попова - Ловец человеков

– Господин барон, ведь вы понимаете, что не сможете более утаивать того, что происходит, – продолжал Курт, все еще не решившись ни на что, и, почти ощутив, как фон Курценхальм сжал зубы, подавляя тягостный вздох, осторожно спросил: – Вам известно, какие слухи уже ходят в Таннендорфе?..

По тому как подобрался Мейфарт и по взметнувшемуся к нему взгляду старого барона Курт понял, что на верном пути; осмелев, он продолжил:

– Не усугубляйте ситуацию, прошу вас. Поговорите со мной, пока еще вы можете говорить со мной.

– Вы что же – запугиваете?.. – начал капитан; фон Курценхальм резко поднялся, отмахнувшись так, что тот прикусил язык.

– Помолчи, Клаус. Юноша прав, когда-нибудь этому должен был настать конец…

В голосе этом было столько тоски, слова падали так тяжело, что Курт даже не стал возмущаться в ответ на столь непредставительный эпитет, употребленный в его отношении. Вместо этого он тоже встал, сделав шаг навстречу барону, и посмотрел выжидающе, призывая завершить свою мысль.

– Пойдемте, майстер инквизитор, – вздохнул старик, прошагав к двери, отстранил капитана решительным движением и вышел в коридор.

Курт двинулся следом, снова слыша за спиной шаги Мейфарта; теперь шаги были понурые и унылые, а сам старый вояка время от времени разражался тяжким воздыханием. К тому времени, как, пройдя сквозь еще один коридор, барон открыл следующую дверь тяжелым, как копье, ключом, стало казаться, что замок фон Курценхальма подвержен заклятью, раздвигающему внутреннее пространство, оставляя снаружи видимость маленькой постройки. Никогда бы не подумал, глядя извне на эту каменную коробку, что в ней может быть столько переходов, такими бесконечными туннелями тянущихся в темноту…

Отпертая дверь вела на лестницу – такую же темную, без единого факела или хоть светильника; Курт приостановился, и капитан налетел на него, едва ли не втолкнув на первую ступеньку вслед за бароном.

– Прошу прощения, – не оборачиваясь, все тем же почти шепотом сказал барон, шагая вперед уверенно и быстро. – Мы здесь уже привыкли без света… Лестница короткая, не беспокойтесь.

Ступеньки оказались разной ширины и находились на разной высоте; спотыкаясь, Курт воображал себе, как открывается потайная дверь, ведущая в проход на очередном витке, его сопровождающие делают шаг, и он остается на лестнице в одиночестве, а напротив, бездыханный, холодный, быстрый, как сама смерть…

Лестница кончилась внезапно, выведя в очередной коридор, на этот раз освещенный, хотя и скудно, тремя факелами; два из них горели по обе стороны двери, у которой сидел, привалившись к стене, солдат немногим моложе капитана Мейфарта; увидя вошедших, он поднялся, вытянувшись, и воззрился на Курта с настороженным ожиданием.

– Впусти нас, Вольф, – велел барон обреченно; солдат не пошевелился, продолжая смотреть на гостя, и спросил еле слышно:

– Господин барон, неужели?.. Ведь он…

– Инквизитор, я знаю. Отопри дверь, немедленно.

Тот еще мгновение стоял недвижно, то ли порываясь сказать еще что-то, возразить, заспорить, то ли просто оттягивая тот момент, когда придется сделать то, чего делать не хотелось. Наконец, сняв с пояса такой же огромный, древний ключ, каким барон отпирал дверь на лестницу, он решительно повернул его в скважине.

– Вот тот, кого вы хотели видеть, – сказал фон Курценхальм чуть слышно и указал в раскрывшийся проход, озаренный изнутри неверным светом – не то светильника, не то свечи. – Проходите. Не беспокойтесь, сейчас он смирный.

Курт медленно приблизился к двери, стараясь увидеть то, что скрывалось за тяжелой створкой; все трое смотрели на него с ожиданием, и чтобы после своей заминки на лестнице не выглядеть полнейшим трусом, он, мимовольно задержав дыхание, переступил порог одним широким шагом.

Он не увидел гроба, окруженного свечами, открытого ли, накрытого ли крышкой; не было тяжкого холодного воздуха, пропитанного пылью, и тот, кого он ждал увидеть впавшим в дневную спячку, сидел на убранной постели, подогнув под себя ноги, и читал книгу в кожаном переплете, положив ее себе на колени и близко склонившись к свече.

Барон и Мейфарт вошли следом, закрыв дверь и оставив старого Вольфа в коридоре; мельком бросив взгляд на то, как фон Курценхальм поворачивает в замке ключ, Курт снова посмотрел на того, кто все так же сидел с книгой, даже не повернув в их сторону головы.

Возраст он определить затруднился – с одинаковой вероятностью возможно было дать ему и шестнадцать, и двадцать; лицо было тонким, белым, почти прозрачным, и свет огня, казалось, отражался от него. Однако того, о чем доводилось слышать прежде, не было – не было выражения бесстрастности на этом лице, о котором упоминалось обыкновенно, была такая заинтересованность прочитанным, настолько сильное, почти детское переживание, что от этого стало не по себе.

– Альберт, – тихо позвал барон, и подойдя к его постели, осторожно тронул за плечо. – Альберт, посмотри на меня.

Тот оторвался от книги не сразу, медленно приподняв голову и посмотрев на фон Курценхальма отсутствующе; тот наклонился ближе, указав на Курта одним взглядом.

– Этот человек хочет поговорить с тобой. Хорошо?

– Хорошо, папа.

Этот голос он едва расслышал; барон выпрямился, встретившись глазами с Куртом, и кивнул:

– Вы можете говорить с ним. Сейчас он спокоен и сделает все, что вы скажете.

Он заставил себя сдвинуться с места, хотя подходить к Альберту фон Курценхальму не было ни малейшего желания; однако мысль, постепенно доходящая до его сознания, требовала подтверждения. Остановившись рядом с юношей, снова погрузившимся в чтение, Курт протянул руку, невольно задержав ее, все не решаясь прикоснуться. Наконец, собрав все силы, он тронул кончиками пальцев тонкое запястье, так и не сумев принудить себя коснуться шеи, поблизости от зубов.

Запястье было теплым. И биение пульса ощутилось совершенно четко.

– Альберт? – не сумев удержать облегченного вздоха, позвал он; тот остался сидеть неподвижно, по-прежнему уставившись в книгу, и Курт наклонился, заглянув ему в глаза. Зрачки были темными, а радужка – светло-серой, узкой от темноты.

Нервно сглотнув, все еще не уверившись сполна, Курт проверил последнее, что еще оставалось: медленно, видя, как позорно подрагивает рука, приблизил ладонь к бледным губам, замерев так на несколько мгновений, достаточных, чтобы уловить размеренное, спокойное дыхание.

Итак, что бы здесь ни происходило, Альберт фон Курценхальм был жив, хоть, скорее всего, и не совсем здоров.

– Мне так и не смогли сказать, что с ним, – тоскливо прошептал барон за его спиной.