Скажи им, что я сдался - Иан Таннуш
Расстояние между постройками позволяет пройти за раз только одному человеку. Иногда сужается, и Ёну приходится пробираться боком. Улицами это издевательство назвать трудно, скорее крысиными лабиринтами.
Постепенно становится свободнее, постройки располагаются дальше и дальше друг от друга, пока вовсе не растворяются в пустоши. Только баррикады никуда не деваются, напоминая, что нужно держать ухо в остро. Выйдя из крысиных переулков, люди оказываются как на ладони.
— А сад большой? — Уточняет Ён. — Когда до него дойдём? Часто там людей можно встретить?
Ён интересуется с целью разузнать побольше о местной жизни. Доверия к тем двоим, что держат его здесь, нет. Ему все время кажется, что над ним издеваются.
Диль резко тормозит и с размаху, сжав кулак покрепче, впечатывает его Ёну в живот.
— Зачем? — от боли Ён корчится в три погибели. — Дед же сказал не вредить!
Мучение долго не проходит, и всё то время, пока Ён пытается разогнуться, Диль наблюдает за ним, так и не разжав кулак. Он что, мстит за безобидную шутку?
— Теперь на вид не таким здоровым выглядишь, — расслабляется Диль. — Я ведь даже не вполсилы ударил. Так, кровь разогнать, а ты уже помирать здесь собрался? Хиляк!
Он идёт дальше, и Ён волочится за ним, так и не придя до конца в себя.
— Почему вы называете владелицу тёткой Ни Дай? — спрашивает он, когда у него наконец получается встать прямо.
— Она любит выкрикивать «Не дай боже!» Причём у неё забавный говор, — Диль поворачивается к нему. Небось проверяет, очухался ли и выдержит ли ещё пару тумаков. — Его и сохранили, давая ей имя. Раньше она была просто «тёткой», но когда дело пошло в гору…
Ён кивает, а про себя думает, что никогда особо не обращал внимания на имена. Они были у всех из его окружения и по большей часть произносились без какого-то потаённого смысла. Но если разобрать по косточкам даже это самое «Диль». Раньше слово значило сделку, договор и всё с этим связанное. Затем, со временем, как это бывает, оно приобрело иной смысл, делать что-то с плохим исходом. А затем и вовсе какое-либо соглашение, которое в итоге привело или приведёт к смерти. Например, этим словом негласно обозначали вливание.
Слово постепенно исчезало из обихода, ведь ситуаций, которое оно описывало становилось всё меньше и меньше. В итоге сейчас превратилось в имя (надо же, Бо Ман вспомнил такие изыски! Всё-таки, что касается писанины, равных ему нет. Даром что новости и сочинительство вещи разные). Диль значит что-то вроде «сделка на смерть». И никакой ложи в этом нет. Встречая Диля, буквально подписываешь себе приговор на смерть.
Они останавливаются у колючей ограды, и Ён садится на траву. Здесь она в разы мягче и зеленее затоптанной поросли у дома Врача. Хотя даже не дома. Ён оглядывает владения тётки Ни Дай. Вдалеке, за деревьями он видит аккуратные, выстроенные по правилам домики. То место, где живёт Врач, скорее шалаш, собранный из того, что попалось под руку. От пустоши до цветущих садов не больше километра. Скольких же трудов стоило возвести этот хоть и мнимый, но всё же рай?
Диль склоняется над травой, и за ограду — мешаться с шелестом крон — летит звон.
— Ты в курсе, что звенишь? — Ён не раз замечал, что Врач оставляет некоторые свои мысли относительно Диля при себе. Вроде ворчит куда-то в сторону, но в глаза не выговаривает. — Разве не мешает?
— Ты про застёжку? Она из-за тебя сломалась, — Диль указывает на поясной мешочек, — когда ты пытался удрать. Тогда, в лифте. — «Тебя никто и не просил гнаться и портить имущество», — думает про себя Ён. — Так чего жалуешься?
— Я не жалуюсь.
— Тогда что же?
— Просто любопытно. А если починить?
— Думаешь, не пытался? — огрызается Диль.
— Другой найти?
Диль косится на него, но ничего не отвечает. Возможно, пытается понять, с чего вдруг Ён окружает его такой заботой. Забота, действительно, есть. Ён прекрасно осознаёт, что Диль его связующее звено с Дедом. Что будет, если его потерять? Ведь они, как бы этого не хотелось, полезны друг другу. Даже не так: на данном этапе они жизненно необходимы друг другу, иначе Ён уже попал бы на тот свет.
Диль отходит от него. Успел сорвать травину и сейчас бодро её жует. Вот ведь действительно всеядное животное.
— Полицейский? — слышит за спиной Ён и возвращает взгляд к ограде.
Он видит знакомого старика, подметающего тропу. Тот понимает, что не обознался, и торопливо подходит, будто секундное ожидание гостя приведёт его к жестокому наказанию.
— А, это и правда ты, добрый человек! — опирается он на метлу. — А я-то думал, что в этом мире нам не суждено встретится снова! Какими судьбами?
Чего греха таить, Ён тоже их встречи не ждал.
— А вы как тут оказались? — смещает он внимание на старика.
Рассказывать о том, как Ён очутился за серыми стенами, смысла нет. Да и опасно. Диль шастает неподалёку и явно не обрадуется.
Ён скорее имеет в виду время и место, но старик видит его вопрос иначе.
— Когда нас запустили в Серый дом, я ни на что уже не надеялся, — переминается он с ноги на ногу, опустив взгляд. — Прямо у входной двери стояли люди и отбирали прибывших. Одним нужны были крепкие мужчины, других интересовали женщины. Третьи осматривали детей на изъяны и умения. Стариков, вроде меня, эти дельцы отгоняли куда подальше. Я уже собирался было, как и прочие отжившие своё, сесть где-нибудь в уголочке и смиренно ждать своего конца. Да только смотрю, стоит неподалёку старуха. Суровая на вид, девушек отбирает. Для чего, не ясно, но ведёт себя с ними вежливо. Даже задаёт какие-то вопросы. — Речь у старика хорошо поставлена. Его интонация и эмоциональность, не излишняя, а в достаточной мере передающая ощущения, заставляют слушать, не давая упустить ни единого слова.
Ён знает своих бабушку и дедушку только по отцовской линии, и то недолго. А ещё помнит, как в своём долгом проникновенном интервью господин Ширанья со слезами на глазах битый час объяснял публике, что ради светлого будущего молодого поколения он отправил своих родителей в Серый дом. Ён тогда был поражён, как и большинство людей, на какие жертвы готов пойти отец, пытаясь бороться с перенаселением. Даже в такой тяжёлый момент
