Арехин в Арктике - Василий Павлович Щепетнёв
— У вас под началом тридцать человек. Все — здоровые мужчины. За чем же дело?
— За норвежцами. По их норвежским правилам, погрузка, разгрузка и прочие работы в порту — вотчина местных рабочих. Они и только они могут перенести мешки с картошкой или бочки с солониной.
— Что ж, придется потратиться.
— Да не в деньгах дело. Кстати, и «Лазаревич», и вся экспедиция финансируются государством на совершенно законных основаниях. Нам предписано дойти до поселений ненцев, купить или выменять на товары мясо и доставить это мясо в Петроград.
— Однако…
— Именно так.
— Тогда вообще не понимаю ваших забот. Платите из казенных сумм, получаете то, за что заплатили.
— Норвежцы требуют схемы размещения грузов и сам список грузов.
— Неужели всё так секретно?
— Да нет у нас ничего секретного. Рыба, солонина, овощи, всё, кстати, привезено на «Вольном Янтаре», частью и российское. Наше. Но только списки у нас самые общие, мол, столько-то тонн продовольствия, а столько-то снаряжения. Норвежцы же требуют подробный реестр и схему, что куда размещать.
— Это, насколько я понимаю, дело суперкарго, — сказал Арехин.
— А кто это — суперкарго? — неприязненно спросил Птыцак.
— Главный по грузам. Хотя я могу и ошибиться. Читал в романах.
— Наш роман другой. Без этого… без суперкарго.
— Если нет своего, наймите. Из норвежцев же.
— Я и сам думаю — нужно подмазать. Но как бы скандала не вышло. Провокации. Хотя, если нанять суперкарго из местных, думаю, всё будет по правилам. Профессор! Профессор!
— Да здесь я, здесь, — ответил Горностаев, выходя из стоящих поодаль норвежцев. Судя по виду, он полностью оправился от приступа.
— У вас немецкий неплохой, потому потрудитесь сыскать местного суперкарго. Чтобы распорядился, пусть поскорее начнут перегружать груз с «Вольного Янтаря» на «Лазаревича». Насчет денег — не обидим, но что б и не зарывался. Незачем нам разговоры, что большевики-де швыряются золотом. Пойдут вопросы — куда это они так спешат, зачем, кто их подгоняет… — Птыцак оборвал себя, почувствовав, что излишне оживлён. Тратит слова неэкономно.
— Найдём суперкарго. Пойду к начальнику порта, — уведомил Птыцака Горностаев и, раздвигая стоявших вокруг норвежцев, стал пробираться к зданию управления порта.
Пароход — точнее, ледокольный пароход, — тем временем подошел вплотную к причалу и началась процедура привязки к местности, или, быть может, чаления — Арехин не помнил, писалось ли об этом в «Пятнадцатилетнем капитане». Книгу он читал во время болезни, и несколько раз, да ещё она возвращалась в бреду, и потому не всё, что помнилось, было в книге наверное. Что-то и примстилось. Но перечитывать книгу не хотелось совершенно. Пусть останется, как есть: и Портупей-прапорщик, приходящий на помощь Дику Сэнду в сложные минуты, и Фея Тёмного сна, сбивающаяя юного капитана с пути, и топор, спрятанный под компасом для того, чтобы в решающий момент отрубить щупальца злобного пирата-оборотня.
«Еруслан Лазаревич» пришвартовался — да, точно так. По трапу стали сходить люди. Птыцак поспешил навстречу. Стало ясно: дело предстоит небыстрое. А дождь усилился. Арехин решил вернуться в отель. Дух перевести. Потому что здесь, на набережной, праздношатающиеся начали расходится. А кто он сейчас, если не праздношатающийся?
Но прежде он зашёл в кофейное заведение. Согреться и подумать.
Три часа думал и грелся. Треской, кофе, хлебом и сыром. Наедался впрок. Затем зашёл в лавку и купил три фунта местного сыра, но в жестяной коробке. Чтобы с крысами не делиться, пояснила лавочница.
И лишь потом Арехин вернулся в гостиницу. Хозяин встретил его менее приветливо, нежели вчера. Погода повлияла? Или что-то ещё? Он виду не подал. Сел у огонька, развернул местную газету, в которой не понимал ни слова.
— Это правда, что вы собираетесь отправиться в гости к Великому Кракену? — переборов себя, спросил Арехина хозяин.
— Слышу первый раз, — ответил Арехин.
— Надеюсь, — и хозяин замолчал.
Замолчал и Арехин. Молчать он умеет. Тренирован. Часами молчит под стук часов. Часы тут простенькие, настенные. Громкие
Но ещё громче было появление Дикштейна, кронштадтского матроса. Того самого, с кем на пару записывался Арехин в экспедицию и лечил профессора Горностаева.
Дикштейн вбежал, по-революционному распахнув дверь, остановился в проёме, и, увидя Арехина, закричал во весь голос:
— Полундра, браток! Всем срочно быть на «Лазаревиче»! Просто немедленно!
— Погодите пять минут, — Арехин зашел в номер, где наготове был сложен саквояж и тюк с купленными вчера и сегодня предметами.
Вышло неловко, в смысле переностки.
— Тележка у вас есть? — спросил Арехин хозяина.
— Есть, есть, — странно, но хозяин был рад внезапному отъезду постояльца. Видно, недополученная прибыль его не печалила. — Я вам и паренька дам в помощь.
Уложили вещи скоро, но споро. Собственно, и вещей-то было чуть.
Вместе с Дикштейном и пареньком лет одиннадцати Арехин двинулся к порту. На улицах по трое, по четверо кучковались бергенцы, смотрели на шедших с неодобрением, но дороги никто не заступал, тележки не трогал.
— Что случилось? — спросил Арехин.
— Ночью погром хотели устроить, гады. Не нравимся мы им, — и Дикштейн приналёг на тележку, показывая: некогда болтать, бежать нужно.
Но до порта они добрались без происшествий, и на борт «Еруслана Лазаревича» поднялись беспрепятственно.
— Вы прямо как в полярную экспедицию, — встретил его у трапа Птыцак.
— Разве нет?
— Сейчас третье десятилетие двадцатого века. Пойдём с комфортом, в тепле и уюте. Ждали только вас, вы — последний.
— Благодарю.
— Думаете, мне так уж нужны координаты? Плюс-минус неделя ничего не решит, а общее направление я знаю.
— Выходит, вы взяли меня из симпатии.
— Я взял вас на борт, потому… — он на секунду запнулся, — потому что не решил, помеха вы, или, напротив, подспорье. Знаете, в дороге порой и верёвочка сгодится. А от помехи избавиться нетрудно.
— Координаты я вам назову. Вот только устроюсь, и тут же назову.
— Можете не торопиться. До завтрашнего утра вы совершенно свободны. А устроитесь вы в каюте «Б» первой палубы.
Дикштейн даже присвистнул.
— А вы, вместо того, чтобы свистеть, несите вещи лекпома в каюту, — распорядился Птыцак.
Когда они шли длинным коридором, Дикштейн сказал:
— Да, братишка, каюта у тебя прямо-таки адмиральская.
— Откуда знаешь?
— Напротив тебя Птыцак квартирует, я и ему
