Нил Гейман - Сыновья Ананси

Он отступил назад.

Затем повернулся и направился обратно к горам, которые делались все выше и выше, и были так высоки, что он не видел вершин, так высоки, что ему казалось, будто они падают на него, что они обрушатся на него и погребут навсегда. Он заставил себя опустить взгляд, не отрывать глаз от земли, и благодаря этому заметил отверстия в скалах, совсем близко от поверхности, дыры, напоминающие пещеры.

Пространство между горным склоном и обрывом – где он сейчас стоял – было, по его предположениям, не больше четверти мили в ширину: между каменными глыбами петляла песчаная тропинка с зелеными заплатками и – то там, то здесь – блекло-коричневыми деревьями. Тропинка шла вдоль горного склона, исчезая в далекой дымке.

Кто-то за мной наблюдает, подумал Толстяк Чарли.

– Эй, – крикнул он, запрокинув голову. – Есть здесь кто-нибудь?

Лицо человека, выступившего из ближайшего входа в пещеру, было гораздо смуглее, чем у Толстяка Чарли, смуглее даже, чем у Паука, зато его длинные волосы были темно-желтыми, и они обрамляли лицо, как грива. Вокруг талии он носил грубую львиную шкуру, так что со спины свисал львиный хвост, хвост рассек воздух и согнал муху с его плеча.

Человек прищурил свои золотистые глаза.

– Кто ты? – прогремел он. – И кто разрешил тебе здесь находиться?

– Я Толстяк Чарли Нанси, – сказал Толстяк Чарли. – Ананси-Паук был моим отцом.

Тяжелая голова кивнула.

– И зачем ты пришел сюда, дитя Компе[42] Ананси?

Кроме них и камней, насколько видел Толстяк Чарли, здесь больше никого не было, и все же он чувствовал, что их слушает много людей; многочисленные голоса умолкли, многочисленные уши навострились. Толстяк Чарли отвечал громко, чтобы каждый, кто слушает, услышал.

– Из-за моего брата. Мне от него житья нет. И у меня нет власти его прогнать.

– Значит, тебе нужна наша помощь? – спросил Лев.

– Да.

– А твой брат… Он, как и ты, крови Ананси?

– У меня с ним ничего общего, – сказал Толстяк Чарли. – Он из ваших.

Плавное золотое движение; человеко-лев небрежно и лениво спрыгнул со входа в пещеру, покрыв за секунду пятьдесят ярдов серых камней. Теперь он стоял рядом с Толстяком Чарли, нетерпеливо размахивая хвостом. Скрестив руки, он посмотрел на Толстяка Чарли сверху вниз и сказал:

– А почему же ты сам с этим не разберешься?

Во рту у Толстяка Чарли пересохло. В горло как песка насыпали. Существо, которое стояло перед ним, было выше любого человека, но пахло иначе. Острия его клыков покоились на нижней губе.

– Не могу, – пискнул Толстяк Чарли.

От зева следующей пещеры отделился огромный человек. У него была коричневато-серая мятая морщинистая кожа, а ноги – круглые-прекруглые.

– Если ты и твой брат ссоритесь, – сказал он, – ты должен попросить отца вас рассудить. И подчиниться воле главы семьи. Таков закон.

Он запрокинул голову и из носоглотки вырвался звук, такой мощный трубный звук, что Толстяк Чарли понял, что перед ним Слон.

Толстяк Чарли сглотнул.

– Мой отец мертв, – сказал он, и голос его был снова чист, чище и громче, чем он ожидал. Голос отразился от скалы, оттолкнулся от сотни входов в пещеры и каменных выступов.

Мертв мертв мертв мертв мертв, сказало эхо.

– Вот почему я здесь.

Лев сказал:

– Я не испытываю любви к Пауку Ананси. Однажды, давным-давно, он привязал меня к бревну, и осел тащил меня по пыли к трону Маву, который создал все сущее.

Вспомнив об этом, он зарычал, и Толстяку Чарли захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.

– Иди дальше, – сказал Лев. – Может, кто-то тебе и поможет, но не я.

– И не я, – сказал Слон. – Твой отец обманул меня и съел жир с моего живота. Он говорил, что сделает мне ботинки, а сам приготовил меня, и смеялся надо мной, набивая свое брюхо. Я этого не забуду.

Толстяк Чарли пошел дальше.

У следующего входа в пещеру стоял человек в изящном зеленом костюме и остроконечной шляпе с лентой из змеиной кожи. На нем были ботинки и пояс из змеиной кожи. Когда Толстяк Чарли проходил мимо, он зашипел.

– Иди дальше, сын Ананси, – сказал человек голосом гремучей змеи. – От твоей чертовой семейки одни неприятности. Я в ваши проблемы лезть не буду.

Женщина у следующей пещеры была очень красива, с глазами черными, как капли нефти, и белоснежными кошачьими усами. На груди у нее было два ряда сосков.

– Я была знакома с твоим отцом, – сказала она. – Очень давно. У-р-р-р.

Она качала головой, вспоминая, и Толстяк Чарли почувствовал себя так, словно читает чужое письмо. Она послала Толстяку Чарли воздушный поцелуй, но отрицательно помотала головой, когда он попытался подойти ближе.

Он двинулся дальше. Перед ним, словно груда старых костей, поднималось из земли мертвое дерево. Тени становились длиннее по мере того как солнце медленно опускалось по бесконечному небу к скалам, накренившимся в сторону конца мира; глаз солнца превратился в исполинский золотисто-оранжевый шар, и все маленькие белые облачка под ним отливали золотом и багрянцем.

Ассирияне шли, как на стадо волки, всплыла в голове Толстяка Чарли строчка из стихотворения с давно забытых уроков английского. В багреце их и в злате сияли когорты[43]… Он пытался вспомнить, что же такое «когорта», но не смог. Возможно, решил он, это какая-то повозка.

Где-то у локтя он заметил движение, и тут Толстяк Чарли понял, что коричневый камень у мертвого дерева – вовсе не камень, а песочного цвета человек, с пятнистой, как у леопарда, спиной. Волосы у человека были очень длинные и очень черные, а когда он улыбался, было видно, что зубы у него, как у большой кошки. Улыбался он быстро, и не было в этой улыбке ни тепла, ни юмора, ни дружелюбия.

Он сказал:

– Я Тигр. Твой отец, он ранил меня сотней способов и оскорбил тысячей способов. Тигры не забывают.

– Мне жаль, – ответил Толстяк Чарли.

– Я пройдусь с тобой, – продолжил Тигр. – Немного. Ты говоришь, Ананси умер?

– Да.

– Хорошо. Хорошо. Он слишком часто меня дурачил. Когда-то все было моим – истории, звезды, все. А он украл это у меня. Может, теперь, когда он мертв, люди перестанут рассказывать эти его чертовы истории. Перестанут смеяться надо мной.

– Уверен, перестанут, – сказал Толстяк Чарли. – Я никогда над тобой не смеялся.

Глаза, блестящие изумруды, сверкнули на лице человека.

– Кровь есть кровь. – Вот и все, что он сказал. – Потомки Ананси – это Ананси.

– Я – не мой отец, – сказал Толстяк Чарли.

Тигр обнажил клыки. Очень острые.

– Нечего тут всех смешить, – объяснил Тигр. – Мир велик и серьезен, ничего смешного в нем нет. И не было. Ты должен учить детей бояться, учить их страшиться. Учить их быть жестокими. Учить их быть опасными в темноте. Прятаться в тени, затем наскочить, или броситься, или прыгнуть, или свалить, и всегда насмерть. Знаешь, в чем настоящий смысл жизни?