Ирина Баранова - Свидетель

Черт! Да кто же это так барабанит в дверь?

— Иду, иду!

Глаза никак не хотели открываться. Да и зачем? Все равно темно, как у негра в том самом месте, а свет включать он не намерен. Еще чего! Вот сейчас он выскажет этому хаму все, что про него думает, и опять спать! И пошли они все!

Ух-х! И где эти шлепки?.. Ладно, плевать! А то сейчас дверь вышибут. Но за холодный пол эта скотина получит отдельно.

— О-па! Сам Координатор соблаговолил нас посетить? Чем обязаны? А уж позвонить-то никак?

Алекс хотел еще что-то добавить, но Азаров перебил его:

— Хватит ерничать! Штаны надень, и к Рату. Вызывает. И трубку на место положи. Тогда дверь высаживать не придется.

Грин, наконец-то, разлепил глаза. Подслеповато щурясь, он оглядел Координатора: да видать, досталось тому — морда помятая, глаза красные… Издержки профессии — сложно быть визирем при падишахе. Хотел схамить ему по привычке, но Алекс промолчал — пусть живет. В конце концов, сейчас он не по собственной инициативе его будит. Да и смирный какой-то…

Но торопиться он все равно не стал. Подождут.

Душок в кабинете начальника Службы Безопасности был еще тот. Алекс аж закашлялся, как вошел.

— Фу, ты бы хоть дверь открыл, проветрил, — он по-хозяйски отодвинул стул, сел.

— Потом, — Рат протянул ему кружку, — пей, помяни. Знаю, меня ты ненавидишь. Но дочка тут ни при чем. Помяни.

— Дочка ни при чем. Но пить я не буду, уж извини. Не хочу.

— Пригуби хоть! Нельзя не помянуть.

Саша хотел сказать, что поминают не водкой, но понял — Рат его просто не услышит. На конфликт идти не хотелось, и он молча пригубил. Спиртное обожгло, но ни запить, ни закусить на столе не было. Ну, Ратников, дает!

Из своей чашки Рат выпил все. Одним большим глотком.

— Лору нарисуешь.

Алекс не понял, просит его начальник нарисовать покойную дочь, или приказывает? Соблазн отказать был велик: Ратников был прав — Грин его ненавидел. Но не тот сейчас момент, чтоб сводить счеты. Да и если уж быть до конца честным, он обрадовался неожиданному заказу. Наблюдать, как оживает простой лист бумаги, как линии, наносимые его (да и его ли?) рукой, складываются в образ — для него это было счастьем. Саша знал, что стоит начать работу — и усталость отступит, мрачные мысли уйдут…

— Бумага с тебя. И карандаши мне нужны. Считай, что это будет платой за работу.

— Как скоро?

— Как только. Спать я хочу, а ты не даешь. Время знаешь сколько? — и сам ответил. — Четыре тридцать. Так что — гони бумагу, и я пошел. И до обеда меня не трогать. Порву.

…Портрет был готов через три часа. Полюбовавшись на свое творение, Алекс наконец-то уснул. Как потом оказалось, он проспал до самого вечера.

Проснулся Грин от грохота — упала табуретка. Рывком сел на кровати, сообразив, что забыл запереть дверь, и ругая себя за рассеянность. А когда поднял глаза… Испуганно жавшуюся у стены девушку он спросонья не узнал.

— Ты кто?

Потом смекнул, что сморозил глупость: девчонка работала на кухне, на раздатке.

— Фу, извини! Женя, кажется? Ты чего тут?

Девушка ничего не ответила. Стояла, опустив голову так, что виден был стриженый затылок. Худющая до прозрачности. Из-за этой неестественной худобы Женьку нельзя было назвать ни красивой, ни даже симпатичной. Серая мышка. Но было в ней нечто трогательное, что выделяло девушку из многих вокруг.

Он, наконец-то, обратил внимание на ее одежду. Вон оно что! Блин… Не сообразил сразу — сегодня же «его день». Секс по расписанию. Ратников расплачивается с ним за неоценимые услуги, попутно надеясь получить от него потомство. Тфу, противно! Словно он бык-производитель какой-то…

Сначала Саша как-то не задумывался надо всем этим, а уж моральный аспект и вовсе интересовал его в самую последнюю очередь: контракт есть контракт, да и он, Алекс, ничуть не хуже любого другого мужика. И не лучше. Но потом что-то в нем сломалось. Возможно, как раз после того, как в порыве пьяной откровенности Рат заявил, что хотел бы увидеть его детей. И заодно узнать, не передается ли его странный дар по наследству. Вот этого-то Грин как раз знать не хотел. Но дело было даже и не в этом: он себя со стороны увидел — этакий паук сидит в своем логове, и ждет, когда к нему приведут очередную невинную жертву. Дракон средневековый! Мерзко… Сколько их таких было, невинных? Он и не задумывался: а что они чувствуют, как жить потом будут? Закон есть закон. И он просто ему подчиняется. Или пользуется для удовлетворения своей похоти?

Алекса передернуло.

Он открыл дверь:

— Уходи.

Девчонка не сдвинулась с места, только сжалась еще больше.

— Я сказал, уходи.

Вместо этого она разрыдалась:

— Не прогоняйте меня! Пожалуйста, не прогоняйте! Мамочка сказала, что больше со мной валандаться не будет. И что «Дача» по мне плачет… Я согласна. На все согласна, — девчонка трясущимися от волнения руками стала расстегивать пуговицы на полупрозрачной кофточке.

Алекс закрыл дверь. А-а, черт, только этого еще не хватало!

— Реветь прекрати.

Девушка его словно не услышала, пуговицы не давались, тогда она с остервенением стянула одежку через голову, кинула ее на пол, куда тут же отправилась и юбка. Теперь она стояла перед ним голенькая. И такая беззащитная. Руками пытается прикрыть наготу, вся трясется…

Алекс стащил с кровати одеяло, кинул ей:

— Прикройся!

Дважды уговаривать девчонку не пришлось.

— За что тебя? — спросил он, заранее зная ответ: кто же на такую «красоту» позарится?

Однако ошибся.

— У меня мужа посадили год назад. Андрея Креховца.

На Грина словно ушат ледяной воды вылили. Андрей Креховец, беглец. Человек, которого он обрек на смерть и мучения и который был невиновен… А теперь и его жена в придачу. Это что, совпадение такое? Или наказание за лжесвидетельство?

— Знаешь что, Женя Креховец? Пожалуй, мы с тобой сейчас пообедаем. Ты голодная? Нет? А вот я — даже очень! Сейчас позвоню, и нам сообразят что-нибудь.

Он уже протянул руку к коммуникатору, когда в дверь постучали, а, в след за этим, в комнату вошла Кристи.

— Можно?..

Кристи перевела дух только в Резиденции. На ее счастье, в коридоре в тот момент никого не было. Но, пожалуй, на станции еще долго будут обсуждать, как она мчалась куда-то, не обращая ни на кого внимания и не отвечая на приветствия.

Да уж вляпалась, так вляпалась. Ну и поделом! Дожидаться надо, когда пригласят. А то — рванулась. Можно подумать, что там ее ждали… В носу защекотало. Хватит притворяться и лгать самой себе: очень хотелось, чтобы ждали. Перед глазами опять возникла картина: растерянный Сашка в «семейных» трусах по колено, девушка, испуганно глядящая на нее. Женька? Точно, Женька. Вздохнула: конечно, сколько ей? Девятнадцать? Или двадцать? Не важно. Главное, что молодая, хорошенькая. Не то что она, грымза старая…