Зло той же меры - Михаил Григорьевич Теверовский
Тихонько приоткрыв дверь, Дима убедился, что отца ещё не было дома, – в гостиной был включён телевизор, по которому шёл какой-то очередной сериал-мелодрама. Их безумно любила смотреть мама Димы, но вот отец совершенно ненавидел. Потому, когда Георгий Абрамович был дома, телевизор молчал, своим громадным чёрным стодюймовым экраном поглощая свет в гостиной. Стараясь не создавать лишнего шума, Дима сразу же юркнул на лестницу, ведущую на верхние этажи. Его комната располагалась на самом последнем этаже, под мансардой, на которой Дима часто прятался, когда хотел побыть в одиночестве, ведь мама никогда не поднималась по шаткой тонкой лесенке.
Окончательно выбившись из сил, он наконец добрался до столь заветной двери. Остановившись буквально на мгновение, Дима бросил взгляд на дверь напротив своей. Она вела в детскую комнату, полностью обставленную под новорождённого: яркие обои с изображением космических кораблей и планет, люлька посередине с разложенными в ней и вокруг многочисленными игрушками… Дима сам, будучи тогда ещё четырнадцатилетним подростком, помогал родителям собирать эту самую детскую люльку. Тяжёлое чувство вины и раскаяния охватило Диму. Опустив плечи и сгорбившись ещё больше, он поспешил отвернуться от злосчастной двери и нырнуть в свою родную уютную комнатушку. Но в его памяти вновь и вновь проигрывалась та ужасающая его даже спустя столько лет сцена: обидевшись на маму за какую-то мелочь, Дима впал в очередную в те подростковые годы истерику и, когда она попыталась обнять его и успокоить, толкнул её. Беременную на восьмом месяце… Из-за чего мама упала, преждевременно отошли воды – произошёл выкидыш. С тех пор она больше не могла забеременеть, сколько бы чета Вроневых ни пыталась. Георгий Абрамович платил огромные деньги докторам, пытался договориться, чтобы жену лечили за границей, – но всё впустую. С тех пор Дима больше не видел в глазах отца ни капли любви. А детская так и осталась в том же виде напротив его комнаты. Как был небезосновательно уверен Дима, в назидание и напоминание ему от отца о том, что он натворил.
Не переодеваясь, Дима упал на кровать с толстым мягким матрасом и зарылся в три подушки, обхватив их руками. Они помогали скрыть слёзы и глухие рыдания, несмотря на то что мама не могла услышать их. Так он и уснул. А на столе стоял поднос с печеньем, испечённым всего лишь часом ранее мамой, и термосом, наполненным кофе. С добавленным в него клубничным сиропом, который с самого детства так любил Дима.
Глава 5
Четверг, 3 дня до…Вечер
На этот раз домой я вернулся совсем поздно, когда стрелки настенных часов в прихожей приближались к десяти вечера. Несмотря на все проблемы в нашем обществе в последние годы, всё же смерть полицейского при патрулировании – дело нечастое. А уж подготовленное и целенаправленное нападение на патруль – событие из разряда фантастики. И всё же оно произошло именно со мной… Треклятое моё везение. Прибыв в «Офис» примерно в четыре часа дня, я убил порядка трёх часов только на заполнение многочисленных бумаг, в которых подробно объяснял произошедшее. И был вынужден всячески выгораживать себя, множество раз отмечая, что никак не мог предотвратить смерть напарника. Иначе мне вполне могли бы грозить различные проблемы вплоть до скамьи подсудимых… М-да. О медали и наградах даже мечтать не приходилось, а вот о том, чтобы ещё не оказаться и виноватым, – вполне. Вообще я давно уже обращал внимание на то, что у нас в России принято сначала искать виноватых, а потом уже помогать пострадавшим. Даже ведь ходит легенда, что император Александр III во время крушения поезда долгое время удерживал на плечах крышу вагона, пока его семья и другие пострадавшие выбирались из-под обломков, что стало причиной начала болезни почек, проявившейся болями в пояснице. А многие из охраны и свиты императора вместо того, чтобы сразу броситься искать и помочь романовской семье, принялись изучать место катастрофы, ища как раз виновных в произошедшем. Кто знает, что бы было, окажи они помощь Александру III как можно скорее.
Следующим этапом после бюрократического был допрос. Заключался он в следующем: со мной связался кто-то либо из вышестоящих начальников, либо уже даже из следователей. Лица «собеседника» я, разумеется, не видел, да и голос явно оцифровывался и изменялся. Металлический, безэмоциональный… Хотя, помнится, таким голосом вживую разговаривали некоторые преподаватели в детском доме, которых я никак не мог называть иначе чем смотрителями. Потому что на тюремщиков они смахивали больше, чем на учителей. «Голос» задавал мне разные вопросы, среди которых преобладали совершенно обыкновенные и, казалось, не имевшие никакого отношения к произошедшему днём: мой номер, звание, какая задача была поставлена. Но среди них проскакивали редкие, явно провокационные: бывал ли я в данном секторе, помимо выполнения патрулирований, знаю ли кого-то из банды Дракона. А также «голос» спросил про моё отношение к напарнику, что поставило меня в тупик на несколько секунд. Что я мог ответить на это? Правду о том, что мне было на него плевать? Хоть я и чувствовал странное угрызение совести от того, что умер он, а не я… Сам не понимал, из-за чего оно возникло, ведь прежде всего я был обязан своей семье вернуться домой живым,
