Джек Вэнс - Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.)

Перейдем к следующему номеру нашей программы. Эдвер Висси! Иди сюда — и не волочи ноги... Помнишь Анджелу Дэйн? Красивую маленькую девочку из младших классов? Я обожал Анджелу всеми фибрами моей романтической души. Однажды я стоял и говорил с ней, а ты подошел и отпихнул меня. Ты сказал: «Катись-ка ты подальше, Фимфль! Выбери любое направление и проваливай. А мы с Анджелой прогуляемся в другую сторону». Подальше — это куда, собственно? По дороге? Или вдоль какой-то воображаемой линии? И на какое расстояние?» Голос Ховарда стал гнусавым и педантичным: «В данном конкретном случае мы упростим задачу и представим себе кольцевой маршрут вокруг павильона. Тебе придется пробежаться «подальше» по этому маршруту, и таким образом мы определим, какое именно расстояние ты имел в виду. За тобой будут гнаться четыре охотничьи собаки — и если ты станешь притворяться, что выдохся, они будут кусать тебя за ноги. Итак — счастливого пути, Эдвер! Посмотрим, как сверкают твои пятки, пока ты «катишься подальше». Жаль, что с нами нет маленькой Анджелы — она получила бы огромное удовольствие».

Компаньоны вывели Эдвера Висси из павильона и заставили его бежать от четырех рычащих и лающих гончих, то и дело припадавших к земле, чтобы тяпнуть его зубами за пятку.

Блондин-зумбольдист пробормотал: «Кто-нибудь когда-нибудь видел что-нибудь подобное? Этот человек сошел с ума! Его мелочная мстительность выходит за рамки человеческих представлений!»

«Тише! — снова предупредил его Герсен. — Он слышит шепот за версту и дословно вспоминает все, что было сказано. Пока что он всего лишь добродушно развлекается — у него хорошее настроение».

«Надеюсь никогда не узнать, чем он занимается в плохом настроении».

Программа продолжалась: одного за другим Ховард Хардоа вызывал бывших одноклассников и подвергал их наказаниям, отражавшим характер их проступков, тем самым восстанавливая равновесие справедливости во Вселенной.

Олимпия Омстед договорилась встретиться с Ховардом на площадке для пикников у Блинниковского пруда. Ховард прошагал больше пятнадцати километров и прождал ее четыре часа; наконец Олимпия явилась — в компании Гарда Торнблума. «Теперь тебя отвезут в места не столь отдаленные, — сообщил ей Ховард. — Там тебе придется ждать восемь часов, до утра, после чего тебе позволят пройти тридцать километров до реки Виггаль. Для того, чтобы ты никогда не забыла этот урок, я предусмотрел дополнительное наказание». Олимпию обнажили до пояса; одну ее грудь выкрасили в ярко-красный цвет, другую — в не менее кричащий голубой. Вдобавок у нее на животе проштамповали все ту же красно-лиловую букву «Ф». «Превосходно! — заявил Ховард Хардоа. — Впредь думай о последствиях, прежде чем морочить голову доверчивым мальчикам!»

Внимание Ховарда сосредоточилось на Леопольде Фриссе; тем временем Олимпию вывели под руки из павильона в ночную тьму. Леопольд Фрисс в свое время посоветовал юному Ховарду «поцеловать его в задницу». Компаньоны привели шестерых свиней и заставили Леопольда поцеловать каждую соответствующим образом.

Ипполиту Фоуэр, некогда отвесившую Ховарду пощечину на ступенях крыльца школы, выпороли два компаньона, причем Ховард потребовал от маэстро Кутта исполнять погребальный гимн в такт ударам плетей и крикам истязаемой.

Кутт к тому времени уже едва держался на ногах и не мог попасть смычком по струнам. Ховард Хардоа с отвращением выхватил у него скрипку. «Я выпил в пять раз больше вашего! — заявил он Кутту. — Вы похваляетесь музыкальным образованием, но не можете играть под мухой! Какой вы музыкант после этого? Стыд и позор! Вот послушайте, как нужно играть». Ховард подал знак компаньонам; те принялись снова пороть Ипполиту — она ритмично вскрикивала, пока Ховард пиликал на скрипке. Играя, «князь тьмы» начал плясать. Высоко поднимая одну из длинных ног вперед, он слегка взбрыкивал ею, после чего перепрыгивал на эту ногу, крадучись продвигался на несколько шагов, подогнув колени, и повторял такое же па, начиная с другой ноги — продолжая, тем временем, играть с восторженно-сосредоточенным лицом, полузакрыв глаза.

Сосед-зумбольдист, почесав в затылке, недоуменно обратился к Герсену: «По правде говоря, он неплохо играет. Уверенно и выразительно, причем акценты точно совпадают с воплями этой несчастной женщины. В какой-то момент мне даже захотелось воскликнуть «Браво!»»

«Ховарду это пришлось бы по душе, — отозвался Герсен. — В целом, однако, лучше не привлекать к себе внимание».

«Разумеется, вы совершенно правы».

Мелодия закончилась; растрепанная, покрасневшая и плачущая Ипполита вернулась к своему столу. Ховард Хардоа чувствовал необходимость в дальнейшем музыкальном сопровождении. Он повернулся лицом к оркестру: «Теперь все вместе — с огоньком, никто не фальшивит и не отстает! «Мещанские радости» в парнасском ладу!»

Герсен подтолкнул локтем зумбольдиста: «Какая дудка?»

«С бронзовым кольцом».

Ховард Хардоа задал темп, притопывая ногой; оркестр заиграл. Прослушав один куплет, Ховард приказал музыкантам остановиться: «Посредственно! Не более чем посредственно! Корнет должен звучать ярче! А ты, с дудкой! Почему не сыграл традиционное соло?»

Герсен изобразил идиотскую ухмылку: «Я его еще не выучил».

«Нужно было усерднее заниматься!»

«Я делаю все, что могу».

«Ну-ка, еще раз — и повеселее!»

Оркестр заиграл снова; Ховард опять пиликал на скрипке, исполняя нелепый взбрыкивающий танец гуськом.

Внезапно он остановился и топнул ногой, в ярости потрясая в воздухе скрипкой и смычком: «Эй ты, с дудкой! Почему не играешь, как следует? Откуда ты взял это дурацкое «пип-пуп-пуп, пип-пуп-пуп»?»

«Так меня научили — по-другому не умею».

Ховард Хардоа схватился за голову и в приступе раздражения смял свою шапочку: «Ты просто выводишь меня из себя своими «пип-пуп-пуп»! И своей глупой ухмыляющейся рожей! Компаньоны! Возьмите этого придурка и выбросьте его в реку! Мир будет лучше без таких музыкантов».

Компаньоны схватили Герсена и стащили его с эстрады. Ховард обратился к аудитории: «Вы стали свидетелями многозначительного события. Род человеческий подразделяется на три категории. К первой относятся разборчивые и требовательные знатоки с тонким вкусом, пренебрегающие посредственностью. Ко второй — вульгарные массы — такие, как вы. А к третьей — бесталанные выскочки, безуспешно подражающие тем, чьи способности им непостижимы. В данном случае мы имеем дело с представителем третьей категории, безобразно играющим на дудке. Его надлежит хорошенько проучить! Вернемся к музыке, однако. Желающие могут танцевать».