Андрей Рубанов - Живая земля

– Если хочешь – тогда подписывай, бляха медная, государственное обвинение и послезавтра в восемь утра приходи на суд, получать свои пятнадцать тыщ…

– Нет, – сказал Денис. – Не хочу.

– Если не хочешь – скажи, что согласен сотрудничать. Компьютер, бляха медная, все запишет, пожмем друг другу руки и разойдемся.

– Конечно, я согласен! – воскликнул Денис и обрадовался тому, что решение принято. – Вы могли бы ничего мне не говорить. Я просто… ну… засомневался на минуточку. Я согласен, гражданин майор.

– Вадим, – поправил его владелец кабинета. – А вот я, Денис, в тебе не сомневался. Кстати, если не возражаешь, я кое-что поправлю, бляха медная, в твоем файле. Удалю запись о том, что ты работал на коммерческом сломе. Это плохая запись, бляха медная… Она тебе потом повредит, когда будешь на работу устраиваться…

– Спасибо.

Майор всмотрелся в экран, хмыкнул:

– Отец твой был интересный человек. Лихой, бляха медная. Отчаянный. Убийство, угроза оружием, попытка взятия заложника…

– Там по-другому нельзя было, – пробормотал Денис.

Майор недоверчиво прищурился:

– А ты там был, что ли?

– Конечно, был.

– И все видел?

– Да.

– Что ж ты, бляха медная, папку своего не остановил? – Я хотел, – сказал Денис. – Но мне было семь часов от роду.

Майор не улыбнулся – не принял шутку. Солидно кивнул и, не вставая, протянул руку:

– Будь здоров, парень. И больше, бляха медная, никогда не ходи в такие рестораны.

Денис пожал мягкую ладонь, помедлил и спросил:

– А что будет с моей девушкой?

На лице майора проступило глубокое презрение.

– Ничего, – сказал он. – Допросим и пошлем к черту. Подстилки для разложенцев нас не интересуют. А тебе, бляха медная, советую найти себе новую подругу. Иди с богом. Мы с тобой свяжемся.

Денис встал.

– Если тебя тошнит – туалет направо по коридору.

– Нет, – сказал Денис. – Все в порядке. До свидания.

Майор махнул рукой и отвернулся к своему экрану.

В коридоре пахло старым деревом и талым снегом. Денис отыскал лестницу, прошел мимо дежурного, специально замедлив шаг. Если с ним играют, если он арестован, они скажут ему об этом именно сейчас. «Молодой человек, вам не туда. Вам сюда». И замок на двери обезьянника многозначительно щелкнет.

Но никто не сказал ни слова, ничего не щелкнуло.

На крыльце он огляделся, соображая, где найти остановку троллейбуса, не сообразил и зашагал наугад, с наслаждением ударяя каблуками по лужам, к ночи затянувшимся тонким, как слюда, льдом. Последним, мартовским. Потом рассмотрел справа громаду стоэтажного Дома на набережной, сориентировался и прибавил ходу.

Глава 5

– Теперь я понял, – пробормотал Денис.

Глеб смотрел с усмешкой:

– Еще бы ты не понял. Если на своей шкуре испытал… Принципа я не знаю, врать не буду… Но знаю, что это очень дорогая технология. Говорят, широко используется под Куполом, в Новой Москве. А у нас ее применяют только спецслужбы. Бесшумный выстрел – и в твой спинной мозг внедряется микрочип. Ты ничего не чувствуешь. Чип маленький, в сотую долю миллиметра. Он посылает сигнал в центральную нервную систему. Майор нажимает кнопку – и прямо в твой мозг имплантируется некоторое количество законопослушности. Можно имплантировать стыд, доверие, симпатию… Любовь даже. Поэтому он и спросил, не тошнит ли тебя.

– Меня не тошнило.

– Потому что доза была маленькая. Ты же, извини, и так у нас правильный парень… – Глеб хлопнул Дениса по плечу. – На твою сознательность надавить – технологии не нужны. Майор включил аппаратуру, только когда ты отказался стать осведомителем. А до этого момента работал по старинке. Теория и практика допроса, том третий…

– Вообще, – искренне сказал Денис, – он большой мастер.

– Там другие не работают.

– А на вид – моложе тебя.

Глеб фыркнул:

– Это только на вид. На самом деле у него наверняка был интерактивный спецгрим. Ты видел того, кого подсознательно меньше всего боялся. Молодого человека чуть старше себя, умного, доброго, обаятельного и все такое… А на самом деле ему, может, шестьдесят лет, у него рожа алкоголика и бородавки на шее…

Сидели на полу, спинами к стене. Студеникин берег аккумуляторы, жег свечи, поставил десяток их по углам комнаты. Окон не было. Контейнер стоял у противоположной стены, на боку, открытый, – можно было смотреть, как отсветы живых оранжевых огней играют на теле зародыша. Бугристая плоть не выглядела красивой, скорее наоборот: напоминала древнюю окаменелость, некий трилобит или даже просто кусок грубо слипшейся протоплазмы, издохшей сто миллионов лет назад, в жестокие времена, когда жизнь была по-настоящему реальной, то есть, с точки зрения современного человека, – омерзительной; когда живая ткань еще не могла мыслить, создавать симфонии, теории относительности, живописные полотна и ракеты с разделяющимися боеголовками, а умела только пульсировать, жрать, отрыгивать, размножаться, умирать и гнить.

– А зачем, – спросил Денис, – он говорил, что семени стебля не существует?

Глеб звякнул горлышком бутылки о стакан.

– Хотел посмотреть на твою реакцию. И ты наверняка прокололся.

– Я не прокололся.

Глеб опять фыркнул:

– Это тебе так кажется. На самом деле в его кабинете могло быть аппаратуры всякой напихано, в стенах и в потолке. Датчики, сенсоры и прочая дребедень. Техника вычисляет любое вранье за секунду.

– Если я прокололся, почему мы с тобой сейчас здесь, а не у них? В камере? Или не в болоте валяемся, во Владимирской области? Как Хобот?

– Не знаю, – сказал Глеб. – Во-первых, я считаю, что пока нам просто очень везет. Во-вторых, они, может, вломятся сюда через минуту.

Денис помолчал, оглядел полутемную комнату и спросил:

– А вдруг зародыша на самом деле не существует? И никто не собирается платить за него миллионы?

Студеникин указал пальцем на контейнер:

– А это что?

– А это не зародыш. А что-то другое.

– Тогда подойди и возьми его в руки. Хотя бы на пять минут. Если выдержишь… А потом сам скажешь, что это такое.

– Да, – согласился Денис. – Ты прав. Мы с тобой можем не сомневаться.

Глеб поставил бутылку на пол и встал. С коротким кряхтением. Это было вполне юмористическое, молодецкое кряхтение, и встал он вполне упруго, и прошелся по комнате вполне пружинисто, но Денис опять подумал, что старший товарищ очень сдал за последние месяцы. Постарел и осунулся. У него дрожат пальцы, у него блестят глаза, он стал многословен, и его часто трудно понять: он начинает всякую фразу клоунским тоном, с глумливой ухмылкой, а заканчивает хрипло, на трагическом надрыве.

Сейчас он даже раздражал Дениса. Мудрый и опытный друг, полгода назад терпеливо обучавший новичка премудростям незаконной доставки товаров на сотые этажи полумертвых башен, ныне высокомерно улыбался, то и дело скреб грязными ногтями небритые щеки и вообще вел себя как пастух, невзначай пропивший стадо.