Нил Гейман - Сыновья Ананси

– Куда?

– Максвелл-гарденс, – сказал Толстяк Чарли.

– Смеешься, что ли? – спросил таксист. – Это ж прямо за углом.

– Так отвезете? С меня пятерка сверху. Честно.

Таксист шумно дышал сквозь зубы: такой звук обычно издает механик перед тем как спросить у вас, чем, кроме сантиментов, объясняется ваша приверженность именно этому двигателю.

– Дело хозяйское, – сказал таксист. – Садись.

Толстяк Чарли сел, таксист выехал, подождал, пока сменится сигнал светофора, и повернул за угол.

– Куда, говоришь, тебе нужно? – спросил таксист.

– Максвелл-гарденс, 34, – сказал Толстяк Чарли. – Сразу за винным магазином.

Одежда на нем была вчерашняя, и он об этом пожалел. Мать всегда твердила, что следует каждый день надевать чистое белье на случай, если собьет автомобиль, и чистить зубы – на случай, если будут опознавать по стоматологической карте.

– Я знаю, где это, – сказал таксист. – Это прямо перед поворотом на Парк-Кресент.

– Верно, – сказал Толстяк Чарли. Он уже засыпал на заднем сиденье.

– Я, должно быть, ошибся поворотом, – сказал таксист. В голосе слышалось раздражение. – Я выключу счетчик, хорошо? Пусть будет пятерка.

– Не вопрос, – сказал Толстяк Чарли. Он уютно устроился на заднем сиденье и заснул. Такси, пытавшееся повернуть за угол, везло его сквозь ночь.

Детектив-констебль Дей, в настоящее время проходившая годовую стажировку в отделе по борьбе с мошенничеством, прибыла в агентство Грэма Коутса в 9.30 утра. Грэм Коутс дождался ее в приемной и проводил в свой кабинет.

– Не хотите кофе, чаю?

– Нет, спасибо, мне и так хорошо. – Она достала ноутбук и выжидательно посмотрела на него.

– Не могу не подчеркнуть, что в основе вашего расследования должно лежать благоразумие. Агентство Грэма Коутса известно своей неподкупностью и честностью. В агентстве Грэма Коутса клиентские деньги священны и неприкосновенны. Должен сказать, когда у меня впервые появились подозрения в отношении Чарльза Нанси, я поначалу отбросил их как порочащие порядочного и усердного работника. Спросите меня неделю назад, что я думаю о Чарльзе Нанси, и я бы ответил, что такие, как он – соль земли.

– Уверена, что так бы и ответили. А когда вы поняли, что деньги, возможно, уводятся с клиентских счетов?

– Ну, я все еще не уверен. Не хочу кого-то очернить. Или бросить первый камень, в данном случае. Не судите да не судимы будете.

В сериалах, подумала Дейзи, обычно говорят: «Просто сообщите мне факты». Она тоже хотела бы так сказать, но не могла.

Этот человек ей не нравился.

– Я распечатал все некорректные операции, – сказал он. – Как видите, они сделаны с компьютера Нанси. Должен еще раз подчеркнуть, что главное здесь – благоразумие: среди клиентов агентства Грэма Коутса немало видных политических деятелей и, как я сказал вашему руководству, я был бы чрезвычайно доволен, если бы вам удалось разобраться с этим делом без лишнего шума. Вашим девизом должно стать благоразумие. Если, паче чаяния, мы сможем убедить нашего мастера Нанси просто вернуть нажитые неправедным путем деньги, я буду вполне этим удовлетворен. Я не хотел бы доводить дело до суда.

– Я постараюсь, но, в конце концов, мы всего лишь собираем информацию и передаем в генеральную прокуратуру. – Интересно, насколько серьезную протекцию ему оказывает старший инспектор? – Так что же возбудило ваши подозрения?

– Ах да. Скажу вам честно и со всей прямотой, определенные странности в поведении. Собака, которая не лаяла ночью[27]. Или петрушка в масле[28]. Мы, детективы, любой мелочи придаем значение, ведь так, детектив Дэй?

– В общем, дайте мне, пожалуйста, распечатки и другую документацию, – сказала она, – банковские записи и так далее. Нам, возможно, потребуется забрать его компьютер, чтобы изучить жесткий диск.

– Безуславно, – сказал он. На столе зазвонил телефон. – Вы позволите? – Он поднял трубку. – Он?! Боже правый! Скажите, пусть подождет меня в приемной, я сейчас выйду.

Грэм Коутс повесил трубку.

– О таком, – сказал он Дейзи, – я полагаю, в ваших полицейских кругах сказали бы: только в книжках бывает.

Она подняла бровь.

– Вышеупомянутый Чарльз Нанси собственной персоной пришел увидеться со мной. Впустить его сюда? Если потребуется, вы можете использовать для допроса мой кабинет. У меня даже есть магнитофон, могу одолжить.

– Нет необходимости, – сказала Дейзи. – Первым делом мне нужно разобраться с бумагами.

– Ну что ж! – сказал он. – Глупо с моей стороны. Хм. А посмотреть на него не хотите?

– Не вижу, чем это мне поможет, – сказала Дейзи.

– Я не расскажу ему, что вы ведете расследование, – заверил ее Грэм Коутс. – В противном случае, он окажется на costa-del-crime[29] прежде, чем мы произнесем prima facie evidence[30]. Откровенно говоря, мне нравится думать, что я чрезвычайно внимателен к проблемам современной охраны общественного порядка.

Дейзи поймала себя на мысли, что тот, кто украл у него деньги, не может оказаться совсем плохим человеком, – а полицейские офицеры, понятное дело, не должны так думать.

– Я вас провожу, – сказал он.

В приемной сидел человек. Вид у него был такой, словно он спал одетым. Он был небрит и, кажется, слегка обескуражен. Грэм Коутс подтолкнул Дейзи локтем и кивком указал на человека в приемной.

– Чарльз, боже мой, до чего ты себя довел! – вслух сказал он. – Выглядишь ужасно.

Толстяк Чарли посмотрел на него изможденно.

– Не доехал до дома этой ночью, – сказал он. – Небольшая неразбериха с такси.

– Чарльз, – сказал Грэм Коутс. – Это детектив-констебль Дэй из городской полиции. Она здесь с плановой проверкой.

Толстяк Чарли понял, что рядом стоит кто-то еще. Он сфокусировал зрение и увидел униформу. А потом – лицо.

– Э, – сказал он.

– Доброе утро, – сказала Дейзи. Это то, что она сказала вслух. Про себя же она повторяла без остановки «нуижопа нуижопа нуижопа».

– Приятно познакомиться, – сказал Толстяк Чарли. Озадаченный, он поступил так, как никогда прежде не поступал: вообразил полицейского в униформе совсем без ничего, и перед его мысленным взором предстал образ молодой леди, рядом с которой он проснулся на следующее утро после поминок по отцу. Форма делала ее чуточку старше, заметно серьезнее и намного некрасивее, но это была точно она.

Как у всех разумных созданий, у Толстяка Чарли была своя шкала странности. В иные дни кривая уходила в красную зону, а порой ее зашкаливало. Сейчас измеритель вышел из строя. С этого момента, подумал Толстяк Чарли, меня уже ничто не может удивить. Никакие странные сверхстранности. Хватит.