Мой муж – чудовище - Даниэль Брэйн
– Так зачем вам понадобилось зеркало?
– Я смотрел на вашу реакцию. Если бы я задел серьезную рану, вы бы изменились в лице.
«Жестоко, но, наверное, очень действенно…»
– Мой муж спас вам жизнь?
Я понятия не имела, зачем я все это спрашивала и какое отношение мои вопросы имели к происходящему. Доктор обработал ссадину, ничего не сказав, кроме того, что на мне не было ран. Вероятно, мне стоило убедить его, что я оставлю без внимания, если меня будут касаться руки обычного дворянина, и разрешу провести полный осмотр? Или рана, если бы я ее сама не заметила, причинила бы мне сильную боль, если бы ее кто-то коснулся? Уверен ли доктор в конечном счете в том, что со мной все в полном порядке?
При чем здесь мой муж?
Доктор сложил инструменты обратно в чемоданчик и стоял напротив меня, скрестив руки на груди. Казалось, он вспоминал нечто очень важное, потому что губы его то и дело против его воли пытались сложиться в улыбку. Тени делали его лицо острым и почти нечеловеческим, а я рассматривала его бесцеремонно, в упор.
– Мы были дружны с самого детства, миледи, – негромко заговорил он. – Лет с семи? Восьми? Ваш муж уже тогда грезил о военной карьере, а я – о медицине, и как-то так вышло, что мы решили – служить будем обязательно вместе. На врача учиться намного дольше, но мы были готовы к тому, что восемь лет мне придется провести в университетских стенах… Даже не думали, что такой срок станет помехой дружбе, а ведь эти восемь лет были равны нашей прожитой жизни…
Мне было легко представить мальчишкой доктора, но не лорда Вейтворта. Был ли он ребенком? Конечно же да, но каким? Я затруднялась ответить.
Доктор отошел к окну, задернул штору, но не полностью: оставался просвет, в который видно было и снег, и пустой двор, и небо, только отличить последнее от земли было нельзя.
– Здесь всегда такие зимы, миледи. В иной год снег лежал уже поздней осенью, потом таял, потом выпадал снова. Меня не было много лет. Сейчас кажется, что зимы уже не настолько суровы, но, может быть, я ошибаюсь. Мальчишками мы гоняли на лыжах – от усадьбы до села и обратно, через лес, напрямую. Зимой это просто, когда замерзают ручьи. Их много, они быстрые и глубокие. И ледяные даже летом, вода такая холодная, что ее невозможно пить.
Мой муж бегал с другом по лесу на лыжах, как… какой-нибудь крестьянский мальчишка. Это не укладывалось в моей голове, хотя вряд ли я чему-то уже могла удивляться. Лорд Вейтворт, сам будто сотворенный из глыбы льда. Неужели он умеет смеяться?
А сейчас все покрыто снегом. Если мой муж умеет ходить на лыжах – как странно, я не заподозрила бы в нем это умение – что за проблема для него вовремя сдать королевским сборщикам подати?
– Мы ставили силки. Разоряли птичьи гнезда. Пускали кораблики по ручьям. Думали поступить на службу во флот, но отец Виктора был лордом-рыцарем, это плохо сказалось бы на его репутации, ведь у нашего короля флота нет… пришлось менять планы.
Силки, разоренные гнезда, как это похоже на то, что происходит со мной. Ноги увязли, не выпутаться, и клетка вместо уютного безопасного дома.
– Кавалерист должен уметь отменно ездить на лошади, – продолжал доктор, уже не скрывая улыбки. Детские воспоминания у всех такие разные, подумала я. – Мы выпрашивали у отцов лошадей и удирали как можно дальше от дома, и как же нам за это влетало!
Одна из моих сестер ребенком упала с лошади и едва не покалечилась, да и я предпочитала верховой езде экипажи, так что я покивала в ответ.
– Мы мечтали, что подрастем и начнем учиться стрелять. Отец сказал мне тогда: «И не мечтай даже!» – но когда нас останавливали запреты?
Какая разница между детством у них и у меня. Конечно, их наказывали за непослушание, но они имели возможность ослушаться. И у меня родятся дети, как будут расти они, каким отцом будет лорд Вейтворт – похожим на моего или нет? Буду ли я похожа на мать, на мачеху или здесь, в глуши, вдали от внимательных осуждающих взглядов соседей, я смогу дать детям чуть больше свободы и радости, чем имела сама?
Доктор снял халат, свернул его, положил рядом с чемоданчиком.
– Строгость родителей идет нам на пользу, миледи, но мой отец так и не узнал в тот раз, что мы устроили скачки по лесу… Я думаю, моя лошадь попала ногой в один из ручьев, а может быть, в какую-то норку. Была поздняя осень, снег еще не лег, лес усыпало листьями так, что и дороги не разобрать, а мы не знали тогда, как опасно не рассчитать силы – не свои, лошади. Мне было одиннадцать, и справиться я не смог. Испуганная лошадь рванулась в сторону, я вылетел из седла, скатился в овраг, довольно глубокий.
То, что в лесу видела я, пугало другим. Дикие звери, холод, ветер, снег – я знала, что могу заблудиться, замерзнуть, на меня может кто-то напасть. Если бы я наткнулась на присыпанный снегом овраг и провалилась туда, меня уже ничто не смогло бы спасти.
– Виктор… Лорд Вейтворт вытащил меня, но сам поранился. Я перевязал рану как мог, мы вернулись в усадьбу, и ничего не случилось – я так думал, но ночью я проснулся от суеты в доме и стонов. Вы спрашивали про сепсис, миледи. Страшная вещь.
Вот, значит, как. Я медленно кивнула. Доктор преувеличил, говоря о спасении жизни, но тогда обоим было одиннадцать, все выглядело совершенно иначе.
– Но ведь он выжил?
– Конечно, – улыбнулся доктор. – Но рана ему аукнулась, как видите. Он пробыл в армии сколько смог… долгое сидение в седле не для него. И хромота, которая его донимает в плохую погоду… Это случилось из-за моей перевязки, миледи, это моя вина, и мне казалось, что он мне так этого и не простил, – добавил он тише и заметно грустнее, – но, видимо, я ошибался.
Сложно помнить, что было так много лет назад, особенно в детстве, когда мир вокруг совсем не такой, какой есть. И так легко найти виноватого в своих бедах.
– Вашей дружбе пришел конец? – спросила я. – Сразу после этого случая?
– Разумеется, нет. Я навещал его, все было как раньше. Разве что наши отцы сдались и стали
