Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— За что вы пообещали ему денег? — осведомился Уилл, успевший несколько раз оступиться в потемках и минимум единожды основательно врезаться в стену.

— За услуги.

— Но это место…

— Опиумный притон. Спокойно, не сверкайте во все стороны глазами, здешние посетители этого не любят. И вообще держитесь спокойнее.

— Но вы же не собираетесь…

— Угостить вас трубочкой-другой? — Лэйд рассмеялся сквозь платок, — Нет, конечно. В наше время чтобы глотнуть опия, не обязательно даже покидать Лондон, подобные заведения есть и там. Нет, мы тут с другой целью. Я хочу показать вам Вечных Любовников.

Они миновали еще несколько залов, полутемных, наполненных удушливо сладким запахом, затем провожатый китаец открыл хитроумно скрытую в стене потайную дверь и жестом указал в сторону спускающихся вниз ступеней, темных и влажных, как каменные плиты мола.

— Денга. Денга впереди.

Лэйд со вздохом достал бумажник.

— Сейчас.

— Смотреть — два ширинг. Веревка — два ширинг.

Лэйд небрежно опустил в его узкую костистую ладонь четыре монеты.

— За нас двоих.

— Смотреть — два ширинг! Веревка — два ширинг! Два человек — восемь ширинг!

— Веревка не требуется, только смотреть.

Это не успокоило желтокожего стража, напротив, тот затараторил, сердито сверкая маленькими глазами:

— Веревка! Веревка! Веревка очень нужен! Два ширинг! Нет веревка — всё. Ши-ти! Хорошо крепкий веревка! Обярозательно нужный!

— Иди к черту, — беззлобно сказал ему Лэйд, — Тебе-то какое дело, с веревкой мы или без? Ты свои деньги уже получил. Остальное — наша забота, ведь так?

Едва ли китаец понял смысл сказанных слов, но интонацию уловил безошибочно. И поспешно удалился в глубины чадящей опиумной дыры, глухо ругаясь на своем сумбурном невразумительном языке, похожем на скрип больного попугая.

— Зачем он хотел продать нам веревку? — осторожно спросил Уилл, — Какой-то ритуал или…

— Не обращайте внимания. Эти кули столь жадны, что, надо думать, заодно охотно выставили бы мне счет за рис, который мой дедушка ел у них под Тяньцзынем в сороковом году[60]… Осторожно со ступенями, приятель, здесь чертовски темно и, кроме того, скользко. Идите следом за мной и глядите под ноги!

— Это ведь не опасно, мистер Лайвстоун? — опасливо уточнил Уилл, пытаясь заглянуть ему через плечо.

— Нет, не думаю. Опасную вещь едва ли назвали бы Вечными Любовниками, правда?

— Почему у нее такое чудное название?

— Не хочу перебивать вам первое впечатление — сами увидите. Чувствуете запах?

Шедший позади Уилл сделал несколько коротких вдохов через нос.

— Как будто. Не самый приятный запах, признаться. Как в погребе. Дрожжи, гнилой картофель, еще что-то кислое, мускусное…

Как в погребе, мысленно согласился Лэйд. Это ощущение усиливалось звуками, которые он уже разбирал и которых, наверно, пока не слышал идущий сзади Уилл. Мягкие липкие звуки, которые обычно возникают, когда кто-то перетирает вручную на терке мягкий овечий сыр, перемежаемые негромким ритмичным хлюпаньем.

— Едва ли в публичных домах пахнет лучше, — рассудительно заметил он вслух, отчасти для того, чтоб заглушить эти звуки, — Да, этот запах сложно назвать приятным, но поверьте, это запах самой жизни. И если смысл этого эвфемизма вам еще не понятен, то только потому, что здесь слишком темно. Все в порядке, лестница закончилась. Видите эти вмурованные в стену кольца? К ним полагалось привязывать веревки. Да, те самые, на которых мы с вами сэкономили четыре шиллинга. Где-то тут они держат лампу… Сейчас… Ага, вот и она!

Масла в лампе оставалось на самом дне, у Лэйда ушло добрых полминуты, чтобы, бормоча проклятья по поводу жадных китайцев, зажечь фитиль. Он знал, что увидит и, может, бессознательно оттягивал этот момент. Но Уилл не знал. И теперь молча хватал ртом воздух, оказавшись в центре слабоосвещенного круга.

Только сейчас он, должно быть, заметил, что стоит в нескольких футах от края земляной каверны, своими размерами напоминающей подземный пруд, и пруд достаточно большой, чтобы по его поверхности можно было пустить четырехвесельный ял вроде тех, что в выходные дни стайками снуют по Темзе.

Но заполнен он был не водой, блеск поверхности в темноте был обманчив. Стоило включить лампу, как сделалось видно — вещество, заполнявшее огромную подземную чашу, было слишком густым и вязким для воды. Что-то вроде белесого густого вара или студня или…

— Мистер Лайвстоун, это же… это… — голос Уилла мгновенно ослаб, опустившись до нечленораздельного бормотания, слабого, как кваканье умирающей лягушки, — Это… это…

Лэйд не хотел думать, каково ему сейчас. Слишком хорошо помнил ощущения, которые когда-то, много лет назад, испытывал в этом сыром подвале сам. Память, силящаяся исторгнуть из себя эти воспоминания, как непереваренный обед, услужливо подсказала, что тот визит обошелся ему на два шиллинга дороже — тогда он не экономил на веревке…

— Только не говорите, что никогда не зарисовывали обнаженную натуру, — спокойно произнес он, становясь так, чтоб держаться в одном шаге за левым плечом Уилла, — Пристало ли смущаться подобного человеку, знакомому с полотнами фон Байроса, Дега и Лефевра? Впрочем, не удивлюсь, если вам скорее вспомнится Босх.

— Это же…

— Человеческая плоть. Вам ли, исследователю человеческих страстей, смущаться ее? Да, просто плоть. Один из самых бесхитростных, распространенных и, в то же время, сложно устроенных материалов в природе. Что такое? Кружится голова? Не хватает воздуха? Это обычное дело. Не делайте слишком больших вдохов. В здешнем воздухе нет ядовитых веществ, но может стошнить с непривычки…

Его самого в первый раз стошнило — прямо на слизкий сырой пол. Как только он заглянул в огромную яму и увидел ее содержимое. Как только осознал, что именно открылось ему в глубине. Как только понял, что именно источает этот ужасный запах, отдающий сырыми моллюсками, подгнившим сыром, кислыми грушами, хлоркой, дрожжами и сахарным сиропом.

Гигантская братская могила, заполненная человеческими телами — сотнями обнаженных человеческих тел, залитых слоем вязко колышущейся прозрачной жидкости, похожий на растаявший жир. Взгляд сам собой вяз в этом месиве, точно вклеившись в него. Бессильный схватить все детали этого чудовищного ансамбля одновременно, он переползал с одного тела на другое вялой осенней мухой. Карабкался по чьим-то угловатым, выгнутых в неестественных позах, спинам с выпирающими несимметричными бусинами позвонков. Полз по плоским безволосым животам, похожим на непропечённое тесто. Метался между острыми ключицами, теребил гроздья переплетенных между собой пальцев, испуганно кружил вокруг молочных желез, обнаженных и похожих на увядшие земляничные ягоды.

Огромное вырубленное в земле кладбище. Чаша, полная человеческих тел. Однако тяжелый запах, царивший тут и перебивавший даже сырую подземную затхлость, не был запахом разложения. Скорее, запахом самой жизни. Жизни не мертвой, разлагающейся, находящейся в процессе распада, а напротив, упрямо и монотонно шевелящейся.

— Они… — Уилл выпучил глаза, глотая побледневшими губами воздух, — Святой милосердный боже. Они же…

— Разве не сказал Господь Бог — «Плодитесь и размножайтесь?» — Лэйд предусмотрительно встал подальше от края, но так, чтоб иметь возможность дотянуться до плеча Уилла. Одну руку он держал расслабленной вдоль тела, пальцы другой сжимали в брючном кармане небольшой округлый предмет, контурами напоминающий медальон, — В чем никак нельзя упрекнуть Вечных Любовников, так это в отсутствии надлежащего прилежания, неправда ли? Как вы можете видеть, они истово выполняют Его завет. Так самозабвенно, что не остается времени ни предаваться порокам, ни штудировать добродетели. По-своему поучительное зрелище, хоть и своеобразное. Впрочем, едва ли господа, платящие узкоглазому мерзавцу по четыре шиллинга, ходят сюда, чтоб предаваться философским размышлениям о природе жизни.