Жук - Дана Обава
— У меня нет мобильника, — вспоминаю я существенную деталь.
— Организаторы разберутся, — заверяет меня Морис.
В этот раз я сильно припозднилась с возвращением в учебку стражей, но все равно никуда и не думаю спешить. Формально я никаких правил не нарушаю, начиная аж с пяти часов утра. А когда именно я покинула внутренние помещения, никто и проверять не будет, поскольку последнее время офицеры меня стойко игнорируют. В особенности с этим усердствуют мой шинард Кейн и его побратим Редженс, а остальные, надо полагать, просто проявляют солидарность. Вот прямо сейчас мимо меня организованно пробегает группа курсантов, возглавляемая вторым и замыкаемая первым. Все курсанты пялятся на меня с удивлением, а эти двое демонстративно смотрят в другую сторону. Ну и ладно, я тоже на них не смотрю.
А все из-за того, что некоторое время назад мы с друзьями кое-как неуклюже, но все же раскрыли преступление, благодаря чему нашу подругу Кейт, то есть курсанта Нулевую, которую из-за ее происхождения с удовольствием третировали офицеры учебки, пришлось досрочно записать в группу Редженса, а не выгнать вон, как все надеялись. Но с тем, что подруга теперь никуда не денется, всем пришлось смириться, поскольку такова воля вышестоящего начальства. Таким образом, в итоге гнев офицеров обрушился только на нас с Лексом. Вообще-то до этого всю дорогу меня грозились вернуть на нулевой уровень или запулить еще ниже, и я честно именно этого и ждала, даже вещички собрала, но офицеры решили для начала просто помотать мне нервы и вот мотают до сих пор. Лекса игнорировать сложнее, он попадается им на каждом шагу.
Надо бы радоваться, что никто не достает, не язвит, не угрожает и яблоками не кидается. Однако почему-то от всего этого грустно и может быть даже одиноко. С другой стороны, это означает, что никто лишний не придет на завтрашнее представление в любительском театре “Забрало”, в котором мне придется участвовать против всякого моего желания. Если уж позориться, то хоть не перед знакомыми людьми.
Быстренько приняв душ, пока курсанты не вернулись с пробежки, возвращаюсь в прачечную и иду в коморку. Там снимаю с вешалки чехол с зимним пальто старушки Рейн и вытаскиваю из рукавов пакеты со своей новой одеждой. Теперь все приходится прятать, поскольку неделю назад, пока меня не было, кто-то выкинул все мои вещи. Так что игнорировать игнорируют, но подлянку подкинуть не забывают. Хотя, полагаю, до этого все же снизошли не сами офицеры, а кто-нибудь типа Мина. Хорошо хоть Потап — плюшевый медведь, которого я в некотором смысле украла у Редженса, в тот момент снова отдыхал в сушилке. Игрушечные паровозик тоже все еще в коробке на складе прячется, а вот все мои носильные вещи испарились.
После генеральной репетиции в театре возвращаюсь в преотвратнейшем настроении. Выступление завтра, а народ все еще путает слова, и с последовательностью выхода на сцену и сменой декораций полная неразбериха. Все на нервах, кричат друг на друга, режиссер угрожает самоубийством. При этом отменять никто ничего не собирается.
В учебке стражей тоже все нервные, видимо, день такой нехороший. Захожу в зал, а там не пройти. Собралось все отделение, причем курсанты сидят прямо на полу, обложившись конспектами, только вдоль стены организована дорожка, по которой бегает несколько взмыленных человек. Младшие офицеры рассредоточились по залу, старшие сидят за вынесенным в центр зала столом. Счастья на лицах ни у кого не наблюдается. Я так чувствую, тут тоже идет подготовка к какому-то ответственному мероприятию, и идет она тоже не очень. Спотыкаясь и хрипя.
Прямо на ринге за канатами стоит кафедра, вокруг которой как зверь в клетке ходит Редженс. По его непроницаемому лицу не видно, что он зол, но вполне можно предположить, что так и есть.
— Ты! — быстрым жестом он указывает на одного из курсантов, тот тут же подскакивает, сваливая конспекты с колен на пол, и спешит забраться на ринг. Встает за кафедру, выглядя сейчас как наш режиссер, осознающий близость неминуемого провала. — Какие обстоятельства входят в предмет доказывания при уголовном судопроизводстве? — интересуется у него Редженс.
— Событие преступления… — довольно бойко начинает перечислять курсант.
Лекс в это время подкрадывается ко мне справа, но протягивает руку и касается левого плеча. Все равно поворачиваюсь направо, как-то успев уловить движение с этой стороны. Друга такой провал ничуть не расстраивает.
— У задохликов скоро первые экзамены, — поясняет он шепотом для меня. — И они будут проходить в виде соревнования между отделениями учебной части. Все будут писать письменные ответы, но по одному представителю на каждый экзамен будет выставлено отвечать устно. Вот, выбирают лучших. Точнее не самых худших. От того, чье отделение выиграет, будут зависеть дальнейшие назначения обучающих офицеров.
Что ж, в таком случае кислые мины офицеров в принципе можно понять, однако ведут они себя все же по-хамски. Даже старшие, пока курсант мучается за кафедрой, показывают всем своим видом полнейшую неудовлетворенность его ответом, вздыхают, закатывают глаза и все в таком духе. Хотя уверена, парень не совсем уж полную чушь говорит.
Явно закончив свой ответ, курсант нервно облизывает пересохшие губы. Редженс еще несколько секунд сверлит его взглядом, не давая никакой оценки, как будто издевается. Потом задает новый вопрос:
— Что будет следователям, передавшим дело в суд, но установившим не все перечисленные обстоятельства?
Курсант нервно сглатывает, как будто это его в чем-то обвиняют.
— Они получат штрафные баллы, — говорит он и, снова не дождавшись реакции, добавляет: — В случае набора соответствующего их уровню количества баллов, получат понижение в статусе.
Редженс позволяет своему лицу выразить легкое негодование.
— Сорок кругов по залу! — гневно приказывает он и поворачивается к остальным курсантам, которые в полнейшем ужасе шелестят конспектами.
— Это был неверный ответ? — шепотом обращаюсь я к Лексу. После того, как Кирилл заставил друга читать процессуальный кодекс, в качестве наказания за наше самовольное расследование, я считаю его почти экспертом в местном законодательстве.
— Скорее неполный, — отвечает друг в голос, но, поскольку мы впали у офицеров в немилость, оборачиваются на нас только ближайшие курсанты. — Не все обстоятельства подлежат установлению, а только имеющие значение для конкретного дела, — просвещает их Лекс. — Так что, может быть, и ничего этим
