Сергей Тепляков - Флешка

Шурков поначалу думал, что за Президентом нужен будет глаз да глаз, но потом с удивлением увидел, что тот и не рвется за флажки: живет наслаждением от роли, от образа. «Странный человек… – думал иногда Шурков. – Посадили бы меня на это место, через пять минут все уже знали бы, кто в стране хозяин». Но, понимал, поэтому и не посадят…

Он долго думал над этим феноменом, но однажды понял – да ведь просто все! В классе у него, как, наверное, много где, висели написанные тушью условия построения в СССР коммунизма. Одним из них было создание человека нового типа. «Коммунизм не построили, а человека нового типа создали… – думал Шурков. – Много не требует на все согласен, доволен минимумом, ни за что не хочет отвечать, куда надо – поморщится, а лизнет». Вот и этот, которого еще три с небольшим месяца надо было именовать Президентом – он не то что побоялся, ему даже в голову не пришло, что он что-то может, на что-то имеет право. (Так долго голодавший человек мечтает хоть о крошечном кусочке хлеба, хотя никто вроде бы не запрещал ему мечтать о булке или целом хлебном грузовике). Он сделал все, что от него требовалось – сроки полномочий Хозяину продлил, кресло погрел, – и в ожидании августейшего пинка уже держался на полусогнутых.

Однако именно в тот момент, когда казалось, что на новой государственной машине надо только навести последний лоск бархатной тряпочкой, она и начала ломаться! Вдруг оказалось, что упустили, недоглядели, и в стране наросло поколение других, тех самых, которые 10 декабря вышли на площадь и грозились выйти еще и 24-го. «Откуда они взялись?» – с тоской подумал Шурков. Этот вопрос задавал ему и Хозяин, причем, задавал так, что понятно было, чья вина в появлении этих людей – его, Шуркова. Он брался заполировать в стране политический пейзаж, а не заполировал, ему и отвечать. Отвечать же не хотелось.

Он откровенно не понимал, откуда и правда взялись эти молодые и гордые? Вроде ведь все было предусмотрено: часть граждан разными методами загнали в государственные стойла (в школы, больницы, соцзащиту, милицию, судебные приставы – организаций, кормившихя от бюджета, становилось все больше и штаты в них пухли) – приучали к государственной кормушке. Ибо кто кормит, тот, как известно, заказывает и музыку, и все остальное. Тем же, кто упорствовал и в стойло не хотел, осложнили жизнь по максимуму, так, чтобы не успевал поднять головы: налоги, проверки, поборы, лицензирование, регистрация, штрафы и взыскания. Народ бежал из городов, как при советской власти бежал из деревень в города, бежал со всей России – в Москву! в Москву! – а уже из Москвы разбегался по всему остальному миру.

Шурков надеялся, что, расшаркавшись перед этими людьми в своем сегодняшнем интервью, он выиграет для себя и для Хозяина немного времени. Беспокоило лишь одно – одобрит ли это Хозяин? Того в последнее время стало заносить. Он был как человек, который долго смотрит на гитариста и решает в конце концов, что ничего особо сложного в этом деле – бренчать на гитаре – нет. К тому же, имелось слишком много тех, кто любое бренчание Хозяина назвал бы великой музыкой.

Шурков вдруг подумал, что как-то глупо все вышло. Пока были возможности, он ими не пользовался, а теперь и рад бы – а возможностей нет. Странным образом надежда на странный артефакт, найденный Жанной, оказывалась его последней ставкой.

«И я ведь даже не знаю, что это за фигня… – удивляясь самому себе, подумал Шурков. – Что она дает? Переносит в параллельный мир? Или перемещает во времени? А то, может, переносит на другую планету? Думаю об этой хреновине, как сумасшедший игрок о последней фишке»…

Жанна еще два дня назад отрапортовала о том, что они нашли таинственный артефакт и о том, что, по всему выходит, за этим артефактом охотится кто-то еще. (Не то чтобы она поверила в то, что напали деревенские – просто чем опаснее выглядела ее миссия, тем больше она надеялась за нее получить). С тех пор Шурков где-то внутри себя слышал тонкий звоночек. Нападение на Жанну могло означать только одно – о ее миссии известно и ее «пасут». Отдать же такую команду не мог никто, кроме Хозяина. От этой мысли Шурков как похолодел два дня назад, так еще не пришел в себя. «Впрочем, – уговаривал он себя, – если бы это и правда было с ведома Хозяина, то уж двое Громовых никого бы не спасли. Заутюжили бы этот мотель, и мне голову Жанны принесли бы с извещением об отставке в зубах»…

Только этим соображением он и жил последние дни. «А ведь, может, правда последние…» – вдруг подумал он – в ближайшие дни все должно было решиться. Жанне были отправлены деньги на Араим, вот только другими ресурсами – бойцами и оружием – Шурков не мог ей помочь, привлек бы внимание. Велел выкручиваться самой. «У нее большие планы на Кремль, вот пускай выпрыгивает из штанов…» – усмехнулся он, глядя в окно.

Тут у него в кармане зазвонил телефон. Шурков беспокойно вытащил его.

– Да… – сказал он.

– Поздравляю, у тебя новый начальник… – сказал ему голос в трубке. – Хозяин назначил Петрова. Опубликуют через час.

– Спасибо, что известил… – через силу проговорил Шурков и отключился. В окне, на фоне серого зимнего неба, виднелись золотые купола кремлевских храмов. Шурков вдруг стиснул зубы от острой тоски. «Как я устал… – подумал он. – Как я устал»…

2

Примерно в это же время, когда Шурков смотрел в окно на кремлевские храмы, Оскар Осинцев проснулся в своей квартире. Оторвав голову от подушки, он глянул в окно и по начинавшему мрачнеть небу понял, что полдень давно миновал. «Часа три? – подумал он. – Или четыре?».

Он вернулся домой под утро совершенно разбитым. С ужасом думал, что не уснет, но вспомнил, что в доме есть снотворное, выпил и все же уснул.

Нынешней ночью состоялся картежный чемпионат. Осинцева принимали там с почтением. Он рассчитывал немного, по-стариковски, поиграть, но, видать, понимал он теперь, у кого-то были на него планы. Не то, чтобы ему не давали уйти, – затянула сама игра. «Это и плохо – характер ослабел… – подумал Осинцев. – Раньше я мог уйти в любой момент и никому в голову не пришло бы становиться у меня на пути». Ночь была такая, какие показывают в кино: начала он много выиграл, потом проиграл, потом вроде бы отыгрался, а в конце спустил все – до машины, квартиры, да еще в запале, рассчитывая отыграться, залез в долги. Квартиру тут же очень любезно переписали на другого – для этого на таких турнирах сидел и нотариус. Долг же предстояло отдать. Хозяин долга, старый бандит по кличке Шрам, велел не делать глупостей.

– Ты, Оскар Иванович, для меня теперь золотой человек… – ласково сказал Шрам Осинцеву под утро, когда тот проиграл последнее из одолженного у Шрама. – Ты не беспокойся, долг или отдашь, или отработаешь – я тебе такую возможность дам.