Дмитрий Федотов - Проект «Нужные дети»

Витя и Миша подняли жуткий шум, изображая отчаянную драку. А когда охранник, дежуривший снаружи, вошел в комнату, Шамиль, стоявший на стуле за дверью, изо всех сил треснул бугая по затылку крышкой от унитаза. Несмотря на малые силенки, татарчонок проделал это столь удачно, что охранник рухнул на пол, потеряв на какое–то время сознание. Мальчишки выскочили в коридор, и Шамиль, запомнивший путь, быстро повел их к выходу. Они успели добраться до калитки, прежде чем их заметил второй охранник.

Дальше была отчаянная беготня по сумеречным улицам и переулкам, огороженным сплошными заборами и совершенно безлюдными. В какой–то момент Шамиль понял, что им не уйти всем вместе и предложил разделиться. Ребята бросились на перекрестке в разные стороны, и больше татарчонок их не видел. Мальчик побежал по незнакомой улице наугад. Через несколько минут он вдруг очутился среди штабелей ящиков и коробок. Сил бежать дальше не было, и Шамиль решил спрятаться в этом искусственном лабиринте. От усталости он незаметно задремал, тут–то его и нашел Тудыхыч.

— Ты бы смог узнать своего «темного человека»? — спросил Ракитин.

— Не знаю. Наверное…

— Хорошо. Когда вернемся в управление, мы с тобой попробуем нарисовать с помощью компьютера его портрет. Договорились?

— Ладно… А вы дадите мне порисовать?

— Конечно. Ты сам и будешь это делать!..

— Между прочим, его мать уже обыскалась, — напомнил я.

— Вернемся в управление и вызовем ее, — жестко ответил Олег, и я не стал с ним спорить, понимая, что на кону сейчас жизни еще полутора десятков ребятишек, а помочь их найти может только маленький татарчонок Шамиль.

Большой красный дом отыскался примерно через час езды по городским окраинам. Собственно, окраиной этот район можно было назвать лишь условно, так как Источная улица располагалась территориально как раз почти в центре города, но в старом районе, так называемой Татарской слободе, протянувшейся вдоль реки параллельно Центральному проспекту всего–то в паре кварталов от него. Дом оказался типичным новоделом: двухэтажный особняк из красного кирпича за двухметровым кирпичным же забором с системой видеонаблюдения по всему периметру и телекамерой над железной калиткой.

— Следов нет, — ткнул я пальцем в свежий, нетронутый снежок перед калиткой.

— Ну и что? — буркнул Олег, внимательно осматривая забор. — Это говорит лишь о том, что за последние три–четыре часа сюда никто не входил и не выходил.

— Почему?

— А ты не заметил разве, что снег везде свежий?

— Черт! Действительно…

— Ладно, — Ракитин повернулся к машине, — едем в управление. Там выясним, кому принадлежит эта хата, сделаем фоторобот твоего «колдуна» и отдадим мальчонку матери.

Оперативная проверка владельца «красного дома» выдала неожиданный результат.

— Недвижимость по адресу: улица Источная, дом восемь принадлежит господину Прохорову Александру Михайловичу, — доложил лейтенант Руденко по интеркому, когда мы с Олегом расположились в его капитанском кабинете покурить и обдумать результаты поисков.

— И кто же он такой, этот Прохоров? — спросил Ракитин.

— Вы будете смеяться, товарищ капитан, но он — депутат Государственной думы по Ямало–Ненецкому округу, а также один из совладельцев «Ямалнефти».

— Действительно — ха–ха–ха, — помрачнел Олег. — Вот влипли!

— Почему влипли? — вмешался я. — Наоборот. Депутата здесь нет, значит, и шума никакого не будет.

— Что ты имеешь в виду? — подозрительно покосился на меня Ракитин.

— Что можно это дельце обтяпать на раз!

— Что ты имеешь в виду? — грозно повторил Олег, гася окурок в переполненной пепельнице.

— Ну, не закипай, капитан! Я же понимаю, что ордера на обыск депутатской хаты тебе в ближайшую пятилетку никто не даст. Так давай сделаем это частным порядком?

— Это будет посягательством на чужую собственность с нанесением физического и морального ущерба. Срок — до пяти лет, — сообщил Ракитин.

— Ну, ты же меня не сдашь, Олежек? Своего лучшего друга, соратника и помощника? — произнес я голосом кинопровокатора.

— Наследишь — сдам!

— Спасибо за доверие, господин капитан! Все будет тип–топ! Ребята проверенные, свое дело знают…

— Какие еще ребята?!

— Да не нервничай ты так! Ребята — это мы с Дюхой, конечно. Куда ж я без него?

— Ну да, естественно, — хохотнул Ракитин. — Как же я забыл? Два сапога — пара! Интересно было бы подсчитать, на какой срок в сумме вы с ним уже набедокурили?

— Думаю, таких сроков в российском уголовном законодательстве просто не существует, — отпарировал я и поднялся. — Ариведерчи, амиго! Пойду готовить преступление…

Глава 6

Подмосковье, 1 января, полдень

Первый день нового года выдался как по заказу — солнечный и тихий. Зима нагрянула на Подмосковье настоящая, с морозами и снегопадами, потому к январю леса и луга в окрестностях столицы оказались укрыты толстым белым одеялом. Кое–где сугробы достигли метровой высоты и явно не желали на этом останавливаться. А легкий морозец придал зимнему наряду приятную сухость и пушистость.

Владимир Генрихович не страдал любовью к долгому застолью, поэтому чувствовал себя бодрым и приятно возбужденным. С утра он уже успел проделать сложный комплекс дыхательной гимнастики тайцзи и пробежать по специально расчищенной трассе несколько километров. Теперь он был готов к встрече новых воспитанников, доставленных аж из далекой Сибири. Неважно, что их мнения по этому поводу никто не спрашивал. Владимир Генрихович был уверен, что сумеет убедить любого, самого упрямого мальчишку в том, что тот вытянул счастливый билет.

Здесь, в детском санатории «Солнышко», как официально именовалась секретная научная база ГПИ, ребятишкам были созданы почти идеальные условия для жизни и занятий за одним существенным исключением — отсюда нельзя было выйти. Точнее, выйти без разрешения и сопровождения специального сотрудника ГПИ. Но ребятишки об этом не знали и даже не думали. О последнем господин Энгельс заботился лично, не доверяя никому. И до сих пор все получалось как нельзя лучше.

Стоя на крыльце главного корпуса санатория, Владимир Генрихович курил любимую гаванскую чаруту, изредка бросая взгляды то на подъездную дорогу, исчезающую в недалеком перелеске, то на роскошный «Ролекс» на своей левой руке. Наконец среди серо–черного частокола деревьев замелькал желтый силуэт санаторского мини–буса. Энгельс тут же загасил сигарету, спрятал окурок в серебряный портсигар и сунул в рот мятную пастилку. Затем прикрыл глаза и сплел пальцы рук в мудру11 Небесного Храма, позволяющую максимально сконцентрировать внутренние резервы и усилить восприимчивость эмоциональной сферы.