Оперативный простор - Дмитрий Николаевич Дашко
Рышковский снял очки, задумчиво протёр их платочком.
– Я – не следователь, делать такие выводы не имею права. Про их стычку с Хвылиным всё училище было в курсе, во всяком случае весь преподавательский состав. Однако представить, что Быстров будет в него стрелять – не могу. Но это, как понимаете, моё частное мнение.
– Ну, а другие враги, кроме Быстрова, у покойного были?
Рышковский нахмурился.
– Товарищ, мне кажется, вы занимаетесь не своим делом. Такие вопросы должны задавать сотрудники милиции или уголовного розыска, а вы, я так понимаю, частное лицо.
– Вы правы – частное. Но Александр – муж моей сестры. Она вся извелась, переживает за супруга.
– Очень жаль, конечно, но пусть расследование ведут соответствующие органы. Потакать самодеятельности не в моих правилах. Извините, я – человек военный, не привык сплетничать с посторонними людьми. Да вообще – сплетничать не привык. Так что с такими вопросами – не ко мне. Вот если гражданка Цимлянская снова проявит ненужную активность – тогда, пожалуйста: приходите ко мне, я найду на неё управу.
– Хорошо, я вас понял. Спасибо большое, что помогли! – сказал я, с огромным удовольствием пожимая руку Рышковскому.
Пусть Суворов и говорил, что всех, кто прослужил хотя бы год интендантом, можно вешать, но даже тут бывают приятные исключения.
Проблема с Катиным жильём была если не решена, то хотя бы заморожена.
Я покинул стены военшколы с чувством выполненного долга. Жаль, что не удалось поговорить со Слыщёвым – быть может, узнал бы от него что-то полезное. Но… не судьба, так не судьба. Кысмет, как любил говорить в таких случаях мой друг – следак из прошлого, по национальности татарин.
Своим «кысметом» он потом заразил почти всех коллег: как по линии следствия, так и оперов. Иногда я встречал это словечко даже в протоколах.
Надеюсь, он пришёл на мои похороны, подумал я и тут же поразился некоторому сюрреализму фразы.
Программа-минимум на сегодня была выполнена: я побывал в «Крестах» на свидании с Александром, пусть и не преуспел в результатах; застолбил статус-кво с Катиной комнатой. Вроде бы многое сделал, но чувства удовлетворённости не было. Осталось ощущение бега на месте. Александр – не убивал, тут я был согласен с мнением Кати. Но вот почему темнит даже передо мной? Если отбросить чистую бытовуху, всю эту любовь-морковь, что остаётся в сухом остатке?
Криминал? Нет, не могу себе представить Александра, который грабит случайных прохожих в подворотнях. Да и в любом случае, проще было бы сознаться и пойти по такой статье, чем за убийство.
Эта версия отпадает.
Остаётся самая хреновая и потому – самая вероятная: мой дорогой родственник вляпался во что-то политическое. И тогда точно лучше уж молчать, ибо за политику влепят не восемь-десять лет как за убийство, а смажут лоб зелёнкой перед тем, как поставить к стенке.
И потому Александр как человек неглупый держит язык за зубами. И уж точно не станет изливать душу перед комсомольцем и без пяти минут коммунистом Георгием Быстровым.
Заговор? Звучит логично: сейчас столько всякого народа экстренно «спасают» Россию и создают всякие комитеты.
Мог ли Катин муж оказаться в одном из них? Ответ положительный. Он ведь несколько лет боролся с советской властью, вряд ли, устроившись на работу в военшколу, как говорят воры, резко сменил масть.
Я помню нотки раздражения в его голосе, когда вскользь задевали эту тему.
Эх, Саня, Саня, задал ты мне шараду! И как прикажешь тебя вытаскивать – если ты влип в такое непотребство? Даже если разворошу это осиное гнездо, ты окажешься замазан не в убийство по соображениям ревности, а в нечто куда более худшее.
И тогда песец котёнку: тебе, Кате, может, и по мне рикошетом ударит – но тут плевать, переживу.
На душе стало паршиво – хоть иди и вешайся.
Только это могло послужить оправданием для старого опера, почему я не сразу заметил за собой хвост…
Глава 20
Меня «пасли» с самого выхода из военшколы, причём в одиночку, с нарушением всех азов слежки.
Иногда так делают нарочно, чтобы объект обнаружил слежку, задёргался и начал совершать ошибки. Но это был явно не мой случай, просто на хвост «упал» не профи.
Сначала я ощутил на спине чей-то взгляд – любая инструкция гласит, что нельзя «сверлить» объект глазами. Вычислить, кому он принадлежит, не составило большого труда: наружное наблюдение вёл Тарас – секретарь Слыщёва. Парню даже переодеться было не во что, и его парадная гимнастёрка с «клапанами» «светилась» на улице как рождественская ёлка.
Для проверки (вдруг это просто случайность и парню нужно туда же, куда и мне?) я пару раз свернул с центрального проспекта в переулки – Тарас повторил мои манёвры, стараясь не разорвать дистанцию.
Выходит, это всё-таки слежка, пусть и крайне неквалифицированная.
Приняв во внимание этот факт, я постарался вести себя как можно естественнее, пусть секретарь не подозревает, что его вычислили. Мне надо было подумать, что делать с хвостом дальше.
Припереть парне к стенке и выяснить, какого лешего ему понадобилось топтаться по моим следам? Грубо… Да и предъявить мне ему, собственно, нечего. Идёт себе красноармеец по улице, никого не трогает, а тут к нему вдруг привязывается с угрозами какой-то мутный тип из другого города.
К тому же, если раскрою карты заранее, противник – кем бы он ни был – может пустить по следу матёрого профи, который на этом деле собаку съел. Тогда хрен я его обнаружу, если только случайно.
В принципе, я догадывался, кто инициатор. Готов биться об заклад – Тарас топает за мной по приказу Птахина. Но догадка – это одно, а знание – уже другое. И я предпочитаю знать наверняка. Вероятность сюрприза сбрасывать со счетов нельзя.
Сбросить хвост якобы случайно? А вот это уже теплее. В большом городе уйти от преследования – пара пустяков. Но что это даст? Да ничего толком. Меня просто потеряют на какое-то время, а я даже не буду знать какого рожна кому-то вздумалось пустить наружку. Тарас явно не тянул на мозг операции – тут есть рыба покрупнее. Вот если бы выйти на неё… Тогда я, возможно, пойму, откуда ветер дует.
Значит, надо провернуть финт похитрее.
