Бронислава Вонсович - Плата за одиночество

- Штефани, а почему вы не пошли учиться в Академию? - внезапно спросил он.

- Потому что в приюте уверяли, что моего Дара для этого недостаточно, - ответила я.

- Недостаточно?

Посмотрела я на Рудольфа неодобрительно. Что за глупая привычка переспрашивать? Как будто второй раз при ответе на вопрос я могу сказать что-то другое.

- Но как вам могли сказать, что у вас недостаточный уровень Дара? - не унимался он.

- Вы у меня спрашиваете? Так вот, я ответа не знаю. О том, что у меня сильный Дар, я узнала лишь недавно, от иноры Эберхардт.

- И она все-таки взяла вас в продавщицы, - задумчиво сказал он. - Странно...

- Так ей и нужна была девушка с Даром.

- Не с таким, - ответил он.

- А откуда вы, Рудольф, знаете, с каким Даром продавщица ей была нужна? - подозрительно спросила я.

Наш разговор убеждал меня все больше, что интерес его к лавке иноры Эберхардт появился много раньше, чем ко мне. Видно, выскочившую ему прямо в руки "родственницу" хозяйки он воспринял как Дар Богини и теперь стремится из этого Дара что-то выжать. Но со мной это точно не пройдет!

- Так бессмысленно брать таких как вы, - невозмутимо пояснил он, - чтобы продавать обычные кремы.

- Не обычные, - не согласилась я.

- Да ладно, - фыркнул он. - Какими бы дорогими они не были, кремы эти совершенно обычные. Моя мама себе не хуже делает.

- Вот как? - холодно сказала я. - А откуда вы знаете, что не хуже, если так и не купили?

- По результату, - заявил он. - У меня такое чувство, Штефани, что вы меня в чем-то подозреваете.

- И в чем я могу вас подозревать?

- А это я у вас хотел спросить, - нахально ответил он.

До предложения продать ему секреты иноры Эберхардт мы в этот вечер так и не добрались. Видно, Рудольф решил, что еще недостаточно втерся мне в доверие, поэтому говорил о чем угодно, только не о моей работе. О театрах и выставках, о кондитерских и ресторанах, о последних сплетнях, касающихся королевского семейства. Он даже вспомнил пару забавных историй о своей студенческой жизни. Все это несомненно было бы очень интересно, если бы я точно была уверена, что ему от меня ничего не нужно. Сейчас мне уже казалась глупой идея выведать у него что-нибудь об иноре Эберхардт, здесь как бы самой лишнего не сказать. Так что расслабилась я, только когда наконец оказалась у себя дома, за закрытой дверью, уклонившись от прощального поцелуя, которым Рудольфу так и хотелось завершить этот прекрасный вечер. Да, ужин с ним оказался много тяжелее, чем я думала!

Глава 12

По привычке я проснулась очень рано и долго просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь мягким матрасом, тишиной и совершеннейшим покоем. Никто не требовал от меня немедленно встать и заняться чем-то, угодным Богине, и было это неожиданно приятно. Но долго валяться у меня все равно не получилось - поворочалась с боку на бок и встала. Просто так лежать оказалось неинтересно. Впереди был целый свободный день, и сейчас я строила на него всякие замечательные планы. Мне хотелось наконец просто пройтись по Гаэрре и увидеть все то, о чем раньше я лишь читала, хотя и провела всю жизнь в столичном приюте. Экскурсий по достопримечательностям нам почему-то не устраивали. Приют - рынок - фабрика, а больше я нигде и не была. Рудольф вчера предлагал мне показать наиболее интересные места, и я бы согласилась, если бы не было у меня стойкой убежденности, что ему что-то от меня нужно. Что-то, помимо меня самой. Вчера он ни о чем таком не заговаривал, лишь расспрашивал меня, да рассказывал сам всякие забавные истории из своей жизни. Наверно, хотел бдительность усыпить. Чтобы я расслабилась и стала ему про секреты иноры Эберхардт рассказывать. Впрочем, какие секреты я могу знать? Не похожа моя нанимательница на тех, кто рассказывает собственные тайны первому встречному. Но тут я вспомнила, что пропавшая Марта подозревалась в похищении рецепта и последующем его использовании, а значит, по мнению хозяйки, имела возможность с этим рецептом ознакомиться. Но не полностью - инора Эберхардт была уверена, что нужного результата у пропавшей девушки не получится, а значит, есть что-то, что никогда и никому не показывается. Правда, теперь, когда Рудольф знает, что я не родственница хозяйки, вполне возможно, больше мной интересоваться не будет. Не знаю почему, но эта мысль резко испортила мне настроение, мне даже есть расхотелось. Я заварила себе все же купленный вчера чай и стала прихлебывать понемногу, глядя в окно. Но смотрела я больше вдаль, на утреннее нежно-голубое небо с легкими облаками, поэтому Сабину заметила не сразу, а лишь когда она уже почти подошла к дому. Возможно, и обратила внимание лишь потому, что шла она очень быстро, почти бежала. Платье ее было ярким и с довольно вызывающим декольте, и мне вдруг стало интересно, как относится Петер к манере одеваться своей жены. Не может же он одобрять такую, на грани вульгарности, одежду?

Поскольку шла Сабина, без сомнения, ко мне, я открыла дверь и недолго прислушивалась к тому, как ее каблучки перебирают ступеньки. Вскоре и сама она появилась в поле моего зрения. В руках ее была приличных размеров сумка, не очень подходящая к легкомысленному наряду, да и цвет ее слишком сильно контрастировал с платьем. Беспокойство с лица Сабины убежало тут же, как только она меня увидела в дверях.

- Привет! Как хорошо, что ты уже не спишь, - торопливо проговорила Сабина, даже не отдышавшись после быстрого подъема, поэтому получилось у нее не очень внятно. - Я хотела тебя попросить заменить меня сегодня. А я выйду за тебя завтра. Пожа-а-а-луйста, - жалобно протянула она. - Просто у меня дело одно осталось незаконченным, а оно очень срочное, лучше не откладывать. Так как, выйдешь?

Она умоляюще глядела на меня. Видно было, что ей этот свободный день очень важен и нужен. Мало ли какие проблемы могли возникнуть в ее положении. А мне все равно, когда гулять - сегодня или завтра.

- Что-то серьезное? - все же уточнила я.

- Очень. Так как?

- Хорошо, выйду.

Сабина счастливо заулыбалась и даже поцеловала меня от избытка чувств. Не сказать, чтобы мне это было приятно. Слишком многие в последнее время пытались это сделать. И то, что у нее поцелуй был в щеку и чисто дружеским, не делало его в моих глазах более ценным. Казалось, что шел он не от души, а лишь для показа ее расположение ко мне. Хорошо хоть обниматься она не полезла. Впрочем, мало у кого из тех, кто воспитывался в нашем приюте, оставалась потребность для подобного внешнего проявления чувств. Монахини, присматривавшие за нами, не одобряли ни обниманий, ни поцелуев. Обычно при виде такого безобразия они разражались лекцией о безнравственности и падении нравов.