Исполняющий обязанности - Василий Павлович Щепетнёв
И вдруг Вадим понял, что жить можно и лучше, и веселее. Безо всякой Службы.
Он завел мотор, тронулся с места и поехал, куда глаза глядят, а точнее – в соседнюю область. Была у него мечта поработать перекати-мастером: поездить по деревням и селам, чинить людям все, что чинится и даже не чинится – электрочайники, старые ламповые телевизоры и приемники, а можно и новые, настраивать тарелки, доводить до ума компьютеры, точить ножи, ножницы, мясорубки. В глухих деревнях старики с радостью ждут, кто им недорого и надежно починит воронежский “Рекорд” или рижскую “Ригонду”. А вот он и починит. Птичка по зернышку клюет.
Мечту эту он лелеял и холил уже третий год, сделал надежные документы и на себя, и на фургон, любую проверку выдержат (это начальство думает, что все от него зависит, а все зависит от лейтенантов и сержантов), а в съёмной квартире у него и было разве что заношенное белье и парадная форма. Форму немножко жаль, конечно, он и надевал её считанные разы, но можно и без формы жить (на сегодняшнем задании он был в простецкой одежде, подходящей установщику “Триколора”, у него и тарелка была, и ресивер, а в чемодане – две смены белья, германская опасная бритва (дед с войны принес, он войне ногу, война ему бритву) и всякие подобные пустяки.
Служба его особо и не искала. Те, кто был в курсе задания, полтора землекопа, списали всё на происки усадьбы Карагаева, а для несведущих сослуживцев он стал вероятной жертвой бандитов.
Но он ещё поживет! Сначала поколесит по России, ремонтируя старые вещи на радость пенсионерам, для которых “Ригонда” не просто радиола, а дорогой друг, который воскресит усопший было винил с «Песнярами», «Цветами» и Анной Герман, потом женится на деревенской девушке, будет жить в мире со своей совестью, а это дорогого стоит. Откуда знаю? Так я же автор, что вижу, то и пишу. Врать не приучен, сочинять не умею.
9
– Барин, а барин? Не угодно ли кофию в постель?
Я сел, рука сама нырнула за револьвером, но тут же и вынырнула. Это Влад со второго этажа пришел будить. Видно, энергия всё прибывала. Я бы, например, ещё полчасика поспал. Взглянул на часы – шесть ровно. Что полчасика, я бы и пару часов поспал. Потому что бочки катать – штука изнуряющая.
– Давай кофий, братец. Люблю по утрам кофий пить.
Влад поднялся. У него и в самом деле был поднос с кофе, и ещё два тоста с капустными листьями.
Я взял чашку. И не кофе вовсе, а цикорий. Уверен, местного происхождения. Локализация организма, понимаешь.
– Сам, поди, опять икру трескал?
– Икра будет на обед, барин. Я кумыс пил. Литровую кружку.
– И как?
– Вкус специфический. А по спирту вроде легкого пива. Выпил литр и немножко захмелел. Вот и поперся к тебе, взял у Войковича поднос, заверил, что ты будешь рад встать пораньше, и поперся. Ты ведь рад?
– Несомненно, – я чинно пил цикорий, похрустывая капусткой.
– Да, хорошо живешь. И птица… Где-то её видел… Или читал? Точно, “Бронзовая птица”!
– Что за бронзовая птица?
– Книга. Детская. Советских времен.
– Я вырос при капитализме, извини.
– Книга от этого хуже не стала.
– Ну, и о чем же книга?
– О пионерах и комсомольцах, о чем же ещё. Но сюжет классный. Дело происходит в усадьбе какого-то графа, фамильный герб которого – орел-халзан. Ну, и статуя птицы стоит в мезонине, вот как у тебя. Там много чего – и таинственное убийство, и клады, и зловещий призрак графа, который, держа отрубленную голову в руках, смущает селян. Но комсомольцы его, ясен пень, разоблачили, а клад отдали милиции.
Он походил вокруг птицы.
– Прямо будто отсюда списано.
– Почему нет? Тут прежде музей был, люди ездили, смотрели.
– Да вряд ли. В книге усадьба где-то под Москвой, комсомольцы постоянно гонцов посылают, родителей трясти насчет еды, время-то – только гражданская кончилась. За день оборачиваются. Да, там внутри птицы тайник. Нужно одновременно на оба глаза надавить, голова откинется, а внутри потайное место.
– И что был в тайнике?
– Карта, показывающая, где зарыты сокровища.
– Будет время, проверю, – сказал я. Влад понял, прыть поумерил и стал вести себя, как сержант в гостях у капитана – чинно, благородно, руки по швам, а не то, чтобы статуям в глаза тыкать.
– Как твое самочувствие?
– Продолжает быть хорошим, – и он постучал по столу. – А ты писателем быть не хочешь? Пишущая машинка есть, вид из окна отличный, и на службу ходить не нужно. Сиди и пиши.
– Я подумаю, – сказал я. – Дай мне пару часов, и мы пройдемся по окрестностям. А сейчас, если не трудно, пришли ко мне Войковича. И спасибо за кофе.
Вот так. Доброжелательность само собой, но и дистанцию держать нужно, и чем скорее Влад это почувствует – а уж я постараюсь, чтобы процесс не затянулся – тем лучше. И дело не в том, что я вдруг стал владельцем поместья, а он – преследуемый кредиторами бедняк. Будь наоборот, нужда в дистанции была бы ещё больше. Мы вполне может жить здесь месяцами, даже годами, но для этого нужны четкие правила, и первое из них – не докучать друг другу без нужды. У меня ведь и в самом деле дел непочатый край. Ничего, появятся дела у Влада – а я на это рассчитываю – всё пойдет естественнее.
– И ещё, – громко сказал я спускающемуся по лестнице Владу. – Как графа того звали?
– Вроде Карагаев, товарищ барин, – ответил Влад.
Однако. Впрочем, Карагаев – лицо историческое, отчего бы и не вставить его в книгу. А имений у графа могло быть несколько, в разных губерниях. Как у Тургенева.
Пришел Войкович.
– Вот что, Владимир Васильевич. У меня гостит товарищ, не исключено, что я приглашу ещё двух-трех друзей.
– Разумеется, – сказал Войкович, – как пожелаете.
– Не будет ли это для вас с Анной Егоровной в тягость? Чтобы не снижать, так сказать, стандартов, вы, быть может, возьмете себе помощников. Это возможно?
– Это возможно, и это практикуется. Когда к Федору Федоровичу съезжались гости, мы всегда добирали людей.
– И где же
