Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Графиня взглянула на Тармаса. Она больше не держала ридикюль перед собой, позволив ему висеть на сгибе локтя, но расслабленной не выглядела. Доктор Генри вдруг понял, что она ему напоминает — своей холодной красотой, своей замкнутостью, своей манерой смотреть на собеседника. Сломанная механическая балерина из числа тех, что попадаются иногда на каминных полках лондонских гостиных. Сложный изящный аппарат, внутри которого находится сложнейший механизм, почти совершенный в своей малой форме. Но шестерни износились, крошечные валики прекратили работу, и механическая балерина больше не кружится в пируэтах под изящный звон крошечных колокольцев. Она устало смотрит на гостей с высоты своей каминной полке, сохраняя на безукоризненно раскрашенном ангельском лице сухое акварельное безразличие.

— Приятно знать, мистер Тармас, что я привлекла ваше внимание. Признаться, я полагала, что из всех существ женского пола вам интересны лишь те, что наделены копытами и рогами.

Отповедь прозвучала холодно и резко, но Пастух лишь обезоруживающе ухмыльнулся. Он мог выглядеть толстокожим простаком, но Доктор Генри узнал его уже достаточно, чтобы понять — под этой непримечательной внешностью и дешевым костюмом скрывается человек, наделенный многими полезными качествами, в том числе и отменным запасом самоуверенности.

— Судя по вашей язвительности, мисс, рога в вашем роду не являются чем-то из ряда вон выходящим. Что же до копыт…

— Хватит! — резким голосом произнес Ортона, которому этот разговор, казалось, приносит физические страдания, — Торговля скотом, несомненно, удается вам лучше великосветской беседы. Надо быть круглым дураком, чтобы не узнать ее! Это же урожденная графиня Бле…

Он вдруг запнулся, не закончив слова. Так, точно его самого пырнули ножом в живот.

— О Боже… Примите мои извинения, графиня. Я не хотел вот так вот…

Женщина, которую он назвал графиней, легко качнула головой.

— Все в порядке, мистер Ортона. Поэтам свойственна легкомысленность, но не переживайте чрезмерно, утрата анонимности не стала бы для меня смертельной потерей. В моей жизни были и другие, куда как более серьезные. Особенно с тех пор, как я попала в Новый Бангор. Но вы правы, мне бы не хотелось, чтоб мое имя звучало вслух. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Не при таких обстоятельствах. Едва ли за шторой притаился корреспондент раздела великосветской хроники из «Серебряного рупора», но, если позволите, я бы хотела оставить за собой свое право на имя, пусть даже добрым его уже не назвать…

Доктор Генри кивнул.

— Я не вправе называть имя присутствующего здесь против его воли. Помните, мы все — товарищи по несчастью. Мы и без того сильно рискнули, собравшись здесь, так что я считаю невозможным принуждать кого-то или иным образом проявлять небрежность к его интересам.

— Кажется, я понял, вы доктор от юриспруденции… Ладно, тогда как прикажете именовать вас в этом кругу, графиня? Раз уж мистер поэт и мистер доктор столь щепетильны в этом вопросе, я не стану плыть против течения.

Графиня провела взглядом по комнате, будто что-то ища. Напрасная мысль — комната была столь пуста, что взгляду не за что было зацепиться. Тогда она взглянула на свои руки, мягкие и тонкие, затянутые в черные муслиновые перчатки.

— Если вам так нужно имя, оно у вас будет. Зовите меня… Лува[50].

— Графиня Лува… — произнес Тармас, вслушиваясь в это новое слово, — Что ж, вполне благозвучно. И столь же нелепо. Одно только то, что мы здесь собрались, уже делает нас мятежниками. Заговорщиками, объединившимися против исконного властителя. Впору ли беречь имя, когда в любой миг можно потерять голову?

— Именно поэтому я выбрал Скрэпси, — поспешно произнес Доктор Генри, чтобы не дать разгореться перепалке, — Без сомнения, это скверный и опасный район, но у него есть немаловажное преимущество. Здесь творится столько чертовщины, что в дебри Скрэпси не рискуют заглядывать даже Канцелярские крысы. В нашем положении это немаловажно.

Пастух, мистер Тармас, отмахнулся от этих слов. Небрежно, как бык отмахивается от докучливого овода.

— Никчемная предосторожность. Уверен, эта тварь знает обо всем, что происходит на острове, пусть даже в мышиных норах на глубине в тысячу футов. Юлить уже поздно, господа. Вам не потребуются ни фальшивые имена, ни изобличенные схемы, ни запасы пороха, как у Гая Фокса. То, что вы находитесь здесь, уже является основанием для смертельного приговора, заверенного всеми надлежащими печатями и визами. Так стоит ли искать утешения в ложной скромности?

На губах Графини появилась легкая улыбка. Такая же акварельная и немного выцветшая, как прежние.

— Уважаю ваше мужество, господин властитель коровьих душ.

— Вас-то что привело на остров? Уж точно искали не свежие пастбища, а? Готов побиться об заклад, какая-нибудь дамская прихоть. Попытка залечить разбитое сердце? Поиск необременительного курортного романа?

— Мистер Тармас! — Доктор Генри строго взглянул на него, — Пожалуйста, воздержитесь от язвительности. Думаю, у каждого из нас в прошлом найдутся детали, которыми мы едва ли станем щеголять в приличном обществе. Однако позвольте вам напомнить, что здесь не светский раут и не дружеская гулянка.

Скотопромышленник кашлянул. Короткая отповедь доктора Генри сбила с него напускную браваду и фиглярство.

— Извините, — Тармас бросил взгляд в сторону Графини, — Я часто делаюсь несносен, когда нервничаю, а сейчас повод для этого как нельзя более подходящий. Мои извинения, Графиня Лува.

К удивлению доктора Генри Графиня приняла извинения с достоинством, даже одарила того своей холодной улыбкой.

— Все в порядке, мистер Тармас. Ваше предположение не отвечало правилам хорошего тона, однако по своей сути было недалеко от истины. Если я что-то и искала здесь, так это душевного отдохновения. Последние несколько лет в самом деле выдались весьма непростыми для меня. Простите меня, джентльмены, если я вынуждена опустить подробности. Довольно будет того, что некоторые из этих подробностей в самом деле просочились в прессу, причинив мне дополнительные страдания. Мне требовался отдых — и еще смена обстановки. Полгода или год в каком-нибудь пасторальном живописном уголке, до куда не дотянутся липкие щупальца газетных писак и фальшивые, как мой родовой жемчуг, соболезнования близких. Привычные варианты мне пришлось отмести. Швейцарские пансионы хороши для нервических больных, их сомнамбулическая обстановка тяготила меня. Шумные французские гостиницы также не прельщали меня. Мне требовалось что-то другое. Место, где я снова смогу обрести себя или, по крайней мере, упорядочить те осколки, что остались у меня в память о прошлом. И я…

— Выбрали Новый Бангор, — негромко произнес доктор Генри, почувствовав, что голос Графини слабеет и тает, — Не лучший выбор, однако, уверяю, все здесь собравшиеся, отлично вас понимают. Каждый из нас был в таком же положении.

Архитектор нетерпеливо ущипнул себя за бакенбарду. Похожий в своей строгой седой чопорности на школьного учителя, он и вел себя подобно учителю, сердито поглядывая на окружающих, точно находился в шумном классе, наполненном недисциплинированными школярами, и лишь отсутствие указки мешало ему восстановить порядок.

— Не обобщайте, глубокоуважаемый Доктор! — вставил он своим скрипучим голосом, — Не всех из нас привели сюда амурные дела или барыши. Я, например, прибыл сюда по служебной командировке. Я, видите ли, инженер и

— Пусть Графиня закончит, — мягко попросил доктор Генри, — Мы выслушаем каждого.

— Не стоит, — графиня Лува резким движением поправила на плече складку своего тяжелого плаща, точно тот стал тяготить ее, — Окончание вы, безусловно, знаете и так. Не могу вспомнить, кто сказал мне про Новый Бангор, прелестный тихий островок в дальнем углу Тихого океана. Место, где цивилизация еще не сделалась навязчивой, а жизнь не стянута уздой удушливой викторианской морали. И я… я… Наверно, мне надо было… Господи, какая теперь разница?