Нил Гейман - Сыновья Ананси

Толстяк Чарли посмотрел на листок. Это был чек.

– Две тысячи фунтов. Господи. В смысле, хорошо.

Грэм Коутс улыбнулся Толстяку Чарли. Если улыбка и была победной, Толстяк Чарли был слишком озадачен, слишком потрясен, слишком ошеломлен, чтобы это заметить.

– Добрый путь, – сказал Грэм Коутс.

Толстяк Чарли направился в свой кабинет.

Грэм Коутс небрежно выглянул за дверь, как паук, лениво висящий на паутине.

– Просто ради интереса. Если вдруг, пока ты отдыхаешь и расслабляешься – на чем я положительно настаиваю, – так вот, если вдруг в это время мне понадобится доступ к твоим файлам, не мог бы ты сообщить мне на этот случай свой пароль?

– Я думал, с вашим паролем можно попасть куда угодно, – сказал Толстяк Чарли.

– Вне всяких сомнений, – жизнерадостно согласился Грэм Коутс. – Это просто на всякий случай. Это же компьютеры, знаешь, как бывает.

– Русалка, – сказал Толстяк Чарли. – РУ-САЛ-КА.

– Отлично, – сказал Грэм Коутс. – Отлично.

Рук он не потирал, но вполне мог бы это сделать.

Толстяк Чарли спустился по лестнице с чеком на две тысячи фунтов в кармане, гадая, почему он так недооценивал Грэма Коутса все эти два года.

За углом он повернул к своему банку и депонировал чек на свой счет.

Потом спустился к набережной Виктории, подышать и подумать.

Теперь он был на две тысячи фунтов богаче. Головная боль совершенно отпустила. Он чувствовал себя солидным и преуспевающим человеком. И думал, удастся ли уговорить Рози вместе уехать куда-нибудь. Мысль была короткой, но…

И тут он увидел, как по другой стороне улицы идут, держась за руки, Паук и Рози. Рози доела мороженое, остановилась и выбросила обертку в урну, а потом притянула к себе Паука и стала жадно целовать его липким от мороженого ртом.

У Толстяка Чарли снова заболела голова. И он не мог пошевельнуться.

Он смотрел, как они целуются. Он придерживался мнения, что рано или поздно им все же потребуется глотнуть воздуха, но они обошлись, и, чувствуя себя ничтожеством, он побрел в другую сторону, пока не вышел к метро.

И поехал домой.

Добравшись до дома, Толстяк Чарли, совершенно несчастный, упал на кровать, где еще сохранялся легкий запах Дейзи, и закрыл глаза.

Прошло время, и вот Толстяк Чарли гуляет с отцом по песчаному пляжу. Оба босиком. Он снова ребенок, а возраст отца неопределим.

– Ну и как вы ладите с Пауком? – спрашивает отец.

– Это сон, – отмечает Толстяк Чарли, – и я не хочу это обсуждать.

– Мальчишки, – говорит отец, качая головой. – Послушай. Я хочу рассказать кое-что важное.

– Что?

Но отец не отвечает. Что-то в морской пене задержало его взгляд, он наклонился и подобрал. Пять остроконечных лучей безжизненно повисли.

– Морская звезда, – задумчиво сказал отец. – Если ее разрезать надвое, из каждой половинки вырастает новая звезда.

– Ты вроде собирался сказать что-то важное.

Отец схватился за грудь, осел на песок и застыл. Из песка выбрались черви и мгновенно обглодали его, оставив лишь кости.

– Пап!

Толстяк Чарли проснулся с мокрыми от слез щеками. Перестал плакать. Ему не о чем горевать. Его отец не умер, это просто плохой сон.

Он решил, что завтра вечером пригласит к себе Рози. Они съедят стейк его собственного приготовления. И все будет хорошо.

Он поднялся и оделся.

Двадцать минут спустя, когда он размешивал ложечкой китайскую лапшу быстрого приготовления, ему пришло в голову, что хотя то, что случилось на пляже, было сном, его отец действительно умер.

В тот же день Рози забежала к матери на Уимпол-стрит.

– Я видела сегодня твоего парня, – сказала миссис Ной. Вообще-то ее звали Эвтерия, но тридцать лет ее так никто не звал, кроме покойного мужа, а с его смертью имя практически исчерпалось, и вряд ли о нем еще вспомнят при ее жизни.

– И я, – сказала Рози. – Как же я его люблю!

– Ну конечно. Ты же выходишь за него замуж.

– Ну да. В смысле, я всегда знала, что люблю его, но сегодня окончательно поняла, как сильно люблю его и все, что с ним связано.

– Ты выяснила, где он был вчера вечером?

– Да. Он все объяснил. Он встречался с братом.

– Не знала, что у него есть брат.

– Он прежде о нем не упоминал, они не слишком близки.

Мать Рози щелкнула языком.

– У них там, должно быть, вся семейка в сборе. Про кузину он говорил?

– Кузину?

– Или сестру. Он как-то неуверенно сказал. Хорошенькая – для девицы такого пошиба. Немного похожа на китаянку. Легкого поведения, если ты меня спросишь. Но такая уж у него семейка.

– Мама, ты не знаешь его семью.

– Знаю. Она была утром у него на кухне, ходила там чуть ли не голая. Ни стыда ни совести. Если она вообще кузина.

– Толстяк Чарли не стал бы врать.

– Он ведь мужчина, не так ли?

– Мама!

– В любом случае, почему он не был сегодня на работе?

– Он был! Он был на работе. И мы вместе обедали.

Мать Рози с помощью карманного зеркальца изучила, как легла помада, и указательным пальцем стерла с зубов алые пятна.

– Что еще ты ему сказала? – спросила Рози.

– Просто поговорили о свадьбе, о том, что я не хочу, чтобы его дружка сказал что-нибудь неприличное. Мне показалось, он накануне перепил. А я ведь тебя предупреждала: не связывай свою жизнь с пьяницей.

– Когда мы с ним виделись, он выглядел отлично, – надулась было Рози, а потом сказала: – Ой, мам, у меня был такой чудесный день! Мы гуляли и разговаривали и… Ой, я не говорила тебе, как необыкновенно он пахнет? И у него такие мягкие руки!

– Что до меня, – сказала мать, – от него несет тухлятиной. Вот что, когда снова его увидишь, спроси про эту кузину. Кузина она или нет – я не знаю. Но я знаю, если, конечно, она кузина, что у него в семейке есть воришки, стриптизерши и гулящие девицы, и он точно не годится для романтических встреч.

Теперь, когда мать снова стала наговаривать на Толстяка Чарли, Рози немного успокоилась.

– Мама, я ни слова больше слышать не хочу!

– Замечательно. Я умолкаю. Это не я за него выхожу, в конце концов. Не я выбрасываю жизнь на помойку. Не я буду рыдать в подушку, пока он будет всю ночь пьянствовать с проститутками. Это не мне ждать, день за днем, ночь за ночью, когда он выйдет из тюрьмы.

– Мама! – Рози пыталась возмутиться, но мысль о том, что Толстяк Чарли может очутиться в тюрьме, была слишком смешной и глупой, и она чуть не рассмеялась.

Телефон Рози выдал трель. Она ответила, и сказала «да», и сказала «с удовольствием, это было бы чудесно», и отключилась.

– Это был он, – сообщила она матери. – Завтра я иду к нему. Он приготовит мне ужин. Разве это не мило? Я иду к нему в тюрьму!