Нил Гейман - Сыновья Ананси

Те, кому доводилось однажды проехаться в лифте с Бинки Баттервортом, в дальнейшем предпочитали лестницы.

Грэм Коутс, больше двадцати лет назад выкупивший остатки агентства Баттерворта у его внучки, содержал лифт в исправности, считая его исторической ценностью.

Рози сложила внутреннюю дверь лифта «гармошкой», закрыла внешнюю дверь и оказалась в приемной, где сообщила секретарше, что хочет видеть Чарльза Нанси. Она присела под фотографиями Грэма Коутса с людьми, интересы которых он представлял, – ей удалось узнать комика Морриса Ливингстона, некогда популярные бойз-бэнды и целый выводок спортивных звезд, которые с возрастом превращались в «известных деятелей» – того сорта, что берут от жизни все, вплоть до новой печени.

В приемную вышел человек, не слишком похожий на Толстяка Чарли. Он был смуглее и улыбался так, словно все его забавляло – столь же сильно, сколь и опасно.

– Я Толстяк Чарли Нанси, – сказал он.

Рози подошла к Толстяку Чарли и чмокнула его в щеку.

– Я вас знаю? – спросил он, и это было странно, а затем сказал: – Конечно, знаю. Вы – Рози. И с каждым днем все хорошеете, – и вернул ей поцелуй, коснувшись ее губ своими. И хотя их губы лишь слегка задели друг друга, сердце Рози забилось, как сердце Бинки Баттерворта после особенно тряской поездки в лифте с прижатой к стенке хористкой.

– Обед, – пискнула Рози. – Проходит. Подумала, мы могли бы. Поговорить.

– Точно, – сказал тот, которого Рози теперь принимала за Толстяка Чарли. – Обед.

И нежно ее приобнял.

– И где бы ты хотела пообедать?

– Ой, – ответила она, – просто. Где хочешь.

Все дело в запахе, подумала она. Почему никогда прежде она не замечала, как сильно ей нравится его запах?

– Что-нибудь найдем, – сказал он. – Спустимся по лестнице?

– Если тебе без разницы, – ответила она, – я бы предпочла лифт.

Она вернула на место дверь «гармошкой», и они, медленно трясясь, поехали вниз, прижатые друг к другу.

Рози не помнила, когда была так счастлива в последний раз.

Едва они вышли на улицу, как телефон Рози пропищал, извещая о пропущенном звонке. Она не обратила на это внимания.

Они вошли в первый ресторан, который попался им на пути. Еще в прошлом месяце тут был суши-ресторан в стиле хай-тек, где на ленте транспортера, идущей по периметру зала, стояли тарелочки с крохотными кусочками сырой рыбы (цена определялась по цвету тарелки). Но японский ресторан разорился и незамедлительно, как принято среди лондонских ресторанов, превратился в венгерский, сохранивший транспортер в качестве высокотехнологичной добавки к миру венгерской кухни, и теперь через зал величаво проплывали быстро остывающие тарелки с гуляшом, а также клецки в паприке и горшочки со сметаной.

Рози подумала, что популярность ресторану не грозит.

– Где ты был вчера вечером? – спросила она.

– Да так, – сказал он, – виделся с братом.

– Ты же единственный ребенок, – сказала она.

– Нет. Выяснилось, что я – половинка парного набора.

– Серьезно? И это все, что отец оставил тебе в наследство?

– Милая, – сказал тот, которого она принимала за Толстяка Чарли, – ты и половины не знаешь.

– Ну, – сказала она, – надеюсь, он придет на свадьбу.

– Уверен, он не пропустит свадьбу ни за что на свете. – Он накрыл ее руку своей, и она чуть не выронила ложку с гуляшом. – Чем занимаешься после обеда?

– Да ничем особенно. В офисе жизнь практически замерла. Надо бы сделать пару звонков для сбора средств, но это может подождать. Но если. Гм. Ты, или как. А что?

– Сегодня такой прекрасный день. Не хочешь прогуляться?

– Это, – сказала Рози, – было бы просто чудесно.

Они спустились к набережной Виктории, и пошли вдоль северного берега Темзы, медленно, рука в руке, ни о чем особенно не говоря.

– А как же твоя работа? – спросила Рози, когда они остановились купить мороженое.

– А, – сказал он, – да им все равно. Они, небось, и не заметят, что меня нет.

Толстяк Чарли взбежал по ступенькам в агентство Грэма Коутса. Он всегда поднимался по лестнице. Начать с того, что это полезно для здоровья. И потом, не нужно беспокоиться о том, что в лифт втиснется кто-то еще и станет невозможно притворяться, будто они друг друга не замечают.

Он прошел в приемную, немного запыхавшись.

– Рози заходила, Энни?

– Ты что, ее потерял? – спросила секретарша.

Он прошел в кабинет. Стол был странно чист. От кипы неразобранной входящей корреспонденции не осталось и следа. Только желтый стикер на мониторе: «Зайди. ГК».

Он постучал в дверь кабинета Грэма Коутса. На этот раз ему ответили.

– Да! – произнес знакомый голос.

– Это я, – сказал он.

– Да, – сказал Грэм Коутс. – Входи же, мастер Нанси. Тащи кресло. Я крепко поразмыслил над нашей утренней беседой. И кажется мне, я тебя недооценил. Ведь ты работаешь здесь… Как долго?

– Почти два года.

– Работаешь давно и упорно. И теперь, после печальной кончины твоего отца…

– По-настоящему-то я его не знал.

– А. Дружище Нанси. Учитывая, что сейчас у нас мертвый сезон, как ты посмотришь на предложение о двухнедельном отпуске? Оплачиваемом, разумеется.

– Оплачиваемом?

– Ну конечно, хотя я понимаю, что ты имеешь в виду. Деньги на расходы. Уверен, немного денег на расходы не помешает, не так ли?

Толстяку Чарли показалось, что это недоразумение.

– Меня увольняют?

Грэм Коутс рассмеялся, как ласка, у которой в горле застряла острая кость.

– Безуславно нет. Совсем наоборот. На самом деле, я полагаю, – сказал он, – что отныне мы достигли полного взаимопонимания. Твоя должность цела и невредима. Все надежно, как в банке. До тех самых пор, пока ты остаешься образцом осмотрительности и благоразумия.

– А в банке надежно? – переспросил Толстяк Чарли.

– Чрезвычайно надежно.

– Я просто, знаете ли, где-то читал, что большинство мошенничеств совершается в банках.

– Следовательно, – сказал Грэм Коутс, – я думаю, для тебя жизненно важно как можно скорее проверить состояние твоего банковского счета. – Он протянул Толстяку Чарли прямоугольный листок. – Вот, небольшая благодарность за преданную службу в агентстве Грэма Коутса. – И добавил то, что всегда говорил, передавая сотрудникам деньги: – Не трать все сразу.

Толстяк Чарли посмотрел на листок. Это был чек.

– Две тысячи фунтов. Господи. В смысле, хорошо.

Грэм Коутс улыбнулся Толстяку Чарли. Если улыбка и была победной, Толстяк Чарли был слишком озадачен, слишком потрясен, слишком ошеломлен, чтобы это заметить.

– Добрый путь, – сказал Грэм Коутс.

Толстяк Чарли направился в свой кабинет.