Том Грэм - Борстальские подонки

Сэм начал было отвечать, но остановился. И в самом деле, что он надеется там отыскать? Ключи, изобличающие МакКлинтока в преступлениях против заключенных? Шансы на такое - миллион к одному. И все же что-то внутри призывало его разведать обстановку, все глубже и глубже затягивая его в это скверное место - по причинам, вовсе не связанным с полицейской работой и расследованиями преступлений. Будто бы его собственная жизнь, его собственная Судьба были переплетены с этим местом, с лабиринтом из комнат, коридоров и камер.

- Просто откройте мне одну из этих дверей, - сказал Сэм. - Позвольте, я загляну внутрь.

Охранник пожал плечами и загремел связкой ключей. Он открыл металлические ворота, отгораживающие исправительный блок от коридора, затем открыл тяжелую дверь одной из камер и отошел в сторону. Сэм шагнул в открытый дверной проем. Камера внутри выглядела и пахла, как общественный туалет. Побеленные стены были покрыты отвратительными пятнами. Единственное окно было заперто и зарешечено, а стекло настолько заляпано сажей, что не пропускало внутрь ничего, кроме бледного лучика дневного света. Там не было кровати, не было даже раскладушки или полки, лежать можно было только на твердом грязном полу. Вместо туалета в углу стояло смердящее помойное ведро. Все это резко контрастировало с вымытыми хлоркой и карболкой остальными помещениями.

- Вы запираете здесь детей? - спросил Сэм.

- Ну, не метлы же мы здесь храним, - откликнулся охранник. - Это называется Белой Дырой.

- Это какое-то средневековье. Как вы думаете, что станет с головой какого-нибудь пятнадцатилетнего мальчика, если запереть его в одиночестве в такой вот темнице?

Надзиратель пожал плечами. - Белая Дыра лучше Черной Дыры.

- Черной Дыры? У вас здесь есть комната для наказаний под названием Черная Дыра?

Охранник показал ему. Отперев другую огромную, массивную дверь, он продемонстрировал камеру без окна. Заглянув внутрь, Сэм не увидел ничего за пределами пятна света, падающего через открытую дверь. Воздух был зловонным и омерзительным, как от протухшей воды какого-нибудь стоячего пруда.

- Для настоящих нарушителей порядка, - сказал надзиратель.

- Это варварство.

- Это обучение, вот что это такое. Если у парня есть здравый смысл, он весьма четко определит, что ему совсем не к спеху возвращаться в подобное место. Он поменяет свои взгляды на жизнь.

- Поменяет взгляды на жизнь, вы считаете? То есть не станет еще безжалостнее и отчаяннее?

- Это исправительный блок. Он для наказаний. Не хочешь быть наказанным? Тогда не иди поперек Системы. Все просто. - Он протянул Сэму зажигалку. - Взгляните, если вам так хочется.

Сэм щелкнул зажигалкой и вошел внутрь. Пляшущий огонек пламени выхватил из темноты безграмотные послания, выведенные на стенах. Правописание хромало везде, а половина букв была написана задом-наперед. Там были имена - Роззи, Блинки, Джои, Баз - налезающие друг поверх друга, образующие хаотичный реестр тех парней, которые сидели и дрожали в этом безобразном гадюшнике. То тут, то там выплывали другие, более обнадеживавшие имена - футболиста Бобби Чарлтона, мотоциклиста Барри Шина. И еще ряды вертикальных насечек, отмечающих прошедшие дни, и схематичные наброски людей, качающихся на виселицах.

- Черная Дыра... - пробормотал Сэм.

- Они тайком проносят зажигалки или спички, - сказал из дверного проема охранник. - Не знаю, как, но они это делают. Опять же, некоторые просто работают вслепую, выцарапывая это на стенах.

- Этим бы ребятам разрисовывать школьные учебники, а не стены одиночных камер, - заметил Сэм.

Какой-то юный начинающий Пикассо, у которого честолюбие побеждало талант, сделал попытку изобразить обнаженную женщину в полный рост.

Рядом с неприлично вытянутыми и анатомически неправдоподобными ногам он нарисовал - что? Яйцеобразный овал с круглым носом и глупой улыбкой. Что это? Шалтай-Болтай?

- Потерянное детство, - задумчиво сказал Сэм.- Детки в клетке.

А это что? Два плюшевых медвежонка разных размеров, бок о бок.

- Большой Мишка и Маленький Мишка.

И дальше, со все большим недоумением, он узнавал новые и новые кукольные фигурки, нарисованные на стенах. Они ему были знакомы. Он знал эти лица. Он знал их имена.

- Хромоножка, Джемайма...

Он обратился к надзирателю, стоящему снаружи в коридоре: - Что это за чертовщина, настенные рисунки с игрушками из "Детского Сада"[8]?

- Двери в дом отопри, - раздался в ответ кроткий голос.

Сэм оглянулся. Надзиратель изменился. Теперь в дверном проеме стоял мужчина в бежевых вельветовых брюках и полосатом разноцветном свитере. Сэм тут же узнал его, вспомнил из детства, так же, как и этих кукол и медвежат. Ему было знакомо это дружелюбное лицо со светлыми волосами и огоньком в глазах.

Он разинул от изумления рот и выпрямился.

- Двери в дом отопри, - снова повторил Брайан Кант. - Раз, два, три. Готовы играть. Можешь день назвать?

Автоматически, будто во сне, Сэм пробормотал: - Понедельник.

- Разве? - спросил Брайан Кант. Он по-прежнему улыбался, но огонек в его глазах исчез. - Разве?

И с этими словами захлопнул дверь. Тут же погасла зажигалка.

Абсолютная темнота физически ощутимо навалилась на Сэма. Он в панике бросился к двери - но только слепо ощупывал перед собой пустое пространство.

Какого черта, где дверь? Где вообще эти чертовы стены?

Его руки хватали холодную пустоту вокруг, тщетно ища границы камеры и находя вместо этого только свободное пространство, стремящееся к бесконечности.

Дрожа и тяжело дыша, Сэм неуклюже защелкал зажигалкой - и тут же уронил эту чертову вещицу!

Черт! Нет! Нет, пожалуйста!

Но она пропала. Исчезла.

Сэм взял себя в руки. Реальность вокруг него сдвигалась, изгибалась и преобразовывалась уже столько раз, с тех пор, как машина вышибла его в 1973 год, что он мог бы, говоря по справедливости, совершенно привыкнуть к этому. Но, конечно же, не привык. Совсем не привык. Как можно? Смог бы вообще кто-нибудь?

Не дрейфь, Сэм, строго сказал он себе. Ты у нас бывалый. С тобой и раньше происходили эти безумные вещи.

Реальность редко ведет себя спокойно. Она снова и снова коробится и плывет, как непросохшая краска под дождем, как заплутавший телесигнал, пробивающийся на другие каналы - и за всем этим стоит непроницаемое, невыносимое, безучастно улыбающееся лицо Девочки с Заставки.

Я не паникую. Моя голова ясна.

Но его сердце уже колотилось, как бешеное.

Я просто коп. Я всего лишь обычный полицейский. Рано или поздно я проснусь.

К своему облегчению, он обнаружил слева от себя полукруг слабого желтого света, будто бы посреди бесконечной темноты зажглось закругленное окно. Сэм опасливо двинулся в его сторону, нащупывая перед собой дорогу, будто слепой, и приблизившись, обнаружил, что это не окно, а вход в тоннель.