Вячеслав Бакулин - Призраки и пулеметы (сборник)

Рычанье, слюнявый оскал.

– Рви! Кусай! – кричат.

Парк с белыми статуями, прудиками и фонтанами чужой, на свой-то не скопил, дурак… еще не старый, нет. Клыканов спустили, сволочи, здоровенных догов. Мол, ходят тут всякие, мажут, понимаешь, лучше бы на завод шли – паровозы собирать, у станка годы простаивать, ожидая новых луддитов или пенсии по инвалидности…

– Грызи! Не жалей голодранца!

Самсоныч кряхтит, давя каблуками прошлогоднюю листву. Надувая щеки, лезет через кованый забор. Утробно рыча, разъяренный клыкан хватает аккурат за полу смокинга с атласными лацканами, ни разу не познавшими сигарного пепла. Повиснув и дернувшись всем мускулистым телом, рвет.

Вот ведь… яблочек поел.

Пахнет… нитками? иголками? швеями-мотористками?

Самсоныч хихикает над собственной шуткой. Несказанной, конечно, ведь как можно? Хозяин atelier, поставивший свою пошивочную вровень с мастерской живописца, глядит недобро, оглаживает длинный ус, а затем, прикусив его, цедит:

– Чего надо?

– Мне бы… я…

– Чего?!

– Смокинг, добрый человек. Нужен мне, вот…

– А это есть? А хватит? На одежонку? – хозяин трет холеными пальчиками, интересуясь наличием денег.

Самсоныч кивает: есть. Правда, очень немного, но и не пусто. Он вздыхает, расстроен: незапланированная трата, а ведь опять выгнали с работы, и великодушная миссис Джонсон – вздорная старуха, похожая на обезьянку, – требует аренду за три месяца вперед…

– Ну? – хозяин atelier переминается на месте.

И вот гроши клиента скормлены механическому денежному ящику «Гледхилл и сыновья». Взамен бесконечно рыжая девица-ирландка приносит смокинг.

Самсоныч меряет:

– Жмет. В плечах узковат. Другой бы…

– Чего?!

Детишки в восторге: визжат, размахивают руками, переговариваясь и обсуждая очередное чудище или техническую новинку. Безногий калека-ветеран счастлив тем юродивым самодовольством, когда ничего не надо. Он кормится с подачек. Сел на бордюрный камень у края брусчатки, культи спрятал, чтобы не пугать малышню, и давай себе выдувать из щербатого рта иллюзии. Как зовут? Майкл?.. Бери, не стесняйся, Майки, дракона. Нравится, да? Джимми? Помню, помню, вчера приходил. А сегодня тебе нужен дирижабль, угадал? Ну, если танк вчера… И чтобы летал? Не проблема, как птичка будет, разве что без крыльев. Оп!

Самсоныч привалился к кирпичной стене. Смокинг жмет. Во рту гадкий привкус, будто трое суток кряду не ковырял резцов зубочисткой… Безногий давно заметил коллегу по ремеслу, но виду не подал, не поздоровался. И пусть. Пусть тратит силы на бездарные поделки, вымышленные и воплощенные за жалкие гроши, а то и бесплатно.

Джимми, вихрастый мальчуган лет семи, роняет монетку в замызганную кепи с кокардой – ведь дирижабль действительно летает. Самсоныч сглатывает. С утра не ел, а тут еще смокинг… последнее ушло, чем за аренду… где ночевать… не иначе как под мостом… Взгляд натыкается на плакат в витрине через мощенную булыжником дорогу – мощный детина-йомен в пятнистом цилиндре предлагает схватить шпагу и атаковать врага: «Ты записался добровольцем?!»

Мимо проезжают кареты на паровом ходу. Парокары – так их называют; столько разных, грузовых и сверхбыстрых, названия фирм-производителей запоминать бессмысленно, не получится. И кажется, совсем недавно было: тройка драконов в упряжке, кучер семихвосткой охаживает чешуйчатые бока, парочка, развалившись на подушках, смеется, обнимается, поцелуи. Амурчики рядом вьются… Эх, зачем ушло все, где спряталось? Самсоныч направляется по адресу, указанному на плакате. Желает записаться добровольцем.

Петли тяжелой двери скрипят, внутри пахнет жевательным табаком, воздух пропитан пылью и тяжелым мужским духом.

– Куда прешь?! – не голос, я лязг затвора.

– Плакат, добрый человек. Видел. Я хочу…

Оценивающий взгляд – Самсоныч точно под прицелом.

Наконец человек-оружие вздыхает:

– Чего тебе надо, а? Дома не сидится, жена не ласкает?

– У меня нет… и жены тоже…

– Так заведи, – щелкает второй затвор. – Собачку хотя бы. Клыкана. И муштруй с утра до вечера. А в армии такая кучка крысиного помета, как ты, ни к чему. Ты ж стрелять, поди, не обучен и штурмовую шпагу о трех клинках с зацепом и кишкодером только на картинках видал!

Короче говоря, Самсонычу отказывают в грубой форме. Лишают надежды, смеются. Двое. Один крупный такой, что абиссинский элефант Джамбо в зоопарке. А второй – ну вылитый капрал с плаката: цилиндр пятнистый на затылок съехал, рукава камуфлированного смокинга обрезаны, татуировка виднеется: череп под дирижаблем.

– Ну что ты, дурак старый, приперся? Иди-ка… добровольно!

И Самсоныч с обидой выходит, напоследок громко хлопнув дверью.

Смех ему вдогонку.

И яблочный огрызок в спину.

Отборная мощь. Рафинированная сила. Десантные пароходы, вращая колесами, подплывают чуть ли не к самой кромке берега. Над морем бушует гроза, но волн нет. Ни дуновения ветерка над флотилией. Весна, от берега к задымленному железу тянет ароматом цветения.

Враги безупречны, одеты с иголочки. Стеки налакированы, пенсне прозрачны. Стеки – чтобы направлять. Пенсне – по уставу положено, зрение у врагов без прищура.

Буры-якоря вгрызаются в дно. Понтоны складываются в мосты. Стравливая пар, лязгают траками танки. Из трюма эсминца, обвешанного щитами (на носу отлитый из бронзы дракон), поднимают клетку, тросы гудят от напряжения. За прутьями толщиной в руку беснуется грязный мужичонка, замотанный в вонючие шкуры.

– Что это? – вопрошает старший офицер. Для удобства назовем его генерал.

– Это шаман. Пленник. Его специально изловили наши лазутчики, доставили из резервации.

Враги – прирожденные командиры, отблески пенсне, голубые глаза, – покуривая трубки, смеются над шаманом, предлагая показать колдовскую силу, сглазить, приворожить.

Шаман скалится, молчит.

Плюет.

Ком слюны на фуражке генерала.

Найти работу оказалось легко. Всего ведь надо опять смириться, забыть о назначении, образовании, дипломе и… Второй день уже Самсоныч оформлен грузчиком в порту. Проявляет чудеса выносливости. Остальные носильщики, изламываясь под тяжестью бочек с машинным маслом, завидуют Самсонычу, уважают его. Так и говорят: «Самсоныч, мы тебя уважаем, ты правильный мужик». И наливают дрянного виски. И бекона на черную, как грязь под ногтями, лепешку. И лучком похрустеть. Благодать!..

Но обеденный перерыв заканчивается: пора круглое носить, квадратное катать. Аккуратно, осторожно, чтобы никто не понял, что мешки не плечи нагружают, но укладываются на костяк отборной магии.