Алексей Хапров - Телепат

Я положил трубку и прошел в комнату.

— Что-нибудь случилось? — спросила Таня, с беспокойством глядя на меня.

Я махнул рукой.

— Да так, ребятам нужно немного помочь. Ты не обидишься, если я отъеду на часок-другой?

— Пожалуйста, — пожала плечами Таня. — Надо, так надо.

Я был ей благодарен за то, что она не стала задавать других вопросов. Вопросов, на которые мне пока не хотелось ей отвечать.

В милиции меня встретили, как родного. Сам начальник отделения, высокий, грузный подполковник, с большими пышными усами, как у Тараса Бульбы, почтительно пожал мне руку, и самолично проводил в камеру, где происходил допрос.

Орешек, который мне предстояло в этот раз расколоть, оказался угрюмым субъектом с восточными чертами лица и с безумным блеском в глазах. Это был чеченец. Как сообщил мне Павел, они уже несколько часов всеми возможными способами пытались заставить его заговорить, но безуспешно. "Воин джихада" стойко вынес все примененные к нему приемы оперативно-следственной работы, но не проронил ни слова. Видимо, он чувствовал себя героем, и был готов умереть.

Оперативники были вне себя от злости. Фанатик был бледен, как мел, но сохранял на лице ледяное спокойствие. После того, как мы с Павлом зашли в камеру, оперативники с багровыми от ярости лицами вышли в коридор, а возле допрашиваемого остался только интеллигентного вида старичок в очках, больше похожий на профессора, чем на сотрудника карающих органов.

— В "психушке" работает, — шепнул мне Павел, показывая на него глазами.

— Меня зовут Иван Максимович, — негромко обратился к задержанному старичок. — Я врач. Вы можете назвать свое имя?

Задержанный не ответил, продолжая сидеть, крепко сжав кулаки. Я напрягся, пытаясь настроиться на его мысли.

— Ну, не хотите себя называть — не надо, — миролюбиво сказал психиатр после некоторой паузы. — У Вас есть семья? Жена, дети?

"Погибла вся моя семья", — отчетливо донеслось до меня. Но на лице фанатика не дрогнул ни один мускул.

— А вот у меня есть, — продолжал психиатр. — У меня есть жена, с которой мы живем вместе уже тридцать лет. У меня есть два взрослых сына, которые пошли по моим стопам, и тоже стали врачами. Я считаю себя счастливым человеком. У меня есть те, кто мне близок, и кому близок я. У меня есть те, о ком я забочусь, и кто заботится обо мне.

В мыслях задержанного всплыли образы. Я увидел какую-то женщину, а также мальчика и девочку. Очевидно, это были его жена и дети.

— Почему Вы так озлоблены на мир? — продолжал говорить Иван Максимович, внимательно глядя задержанному в глаза. — Что этот мир сделал Вам плохого? Почему Вы хотите убивать? Что заставляет Вас идти на убийство ни в чем не повинных перед Вами людей? Почему Вы не хотите мне это рассказать? Я хочу Вам помочь. Не нужно видеть в людях только зло. Ведь мы люди, а не звери. А люди должны друг другу помогать. Это только в волчьей стае господствуют волчьи законы. А мы не в волчьей стае. Мы в человеческом обществе. Поверьте мне, я обязательно Вам помогу.

В мыслях задержанного снова стали всплывать образы, и я увидел ужасную картину. Горящий в огне дом. Люди в военной форме. Лежащие на земле в лужах крови женщина и дети. Очевидно, эти воспоминания были очень тяжелы для задержанного. Его глаза немного покраснели. Но, тем не менее, он продолжал сохранять на своем лице маску непроницаемости.

— Я понимаю, что у Вас, может быть, есть какие-то веские причины, которые не дают Вам возможность жить обычной мирной жизнью, — продолжал говорить Иван Максимович. — Я хочу помочь Вам устранить эти причины. Что Вам мешает? Вы не можете найти постоянную работу? Вас кто-то серьезно обидел? Давайте разберемся. Кстати, Вы верующий?

Фанатик молчал.

— Если Вы верующий, Вы должны понимать, что убивая людей, Вы совершаете страшный грех. Любая религия, будь то христианство, или ислам, или мусульманство, во главу угла ставит человеколюбие. Никакая религия не одобряет убийств. Голубчик, Вы только представьте себе картину, которая возникнет, если мина, которую Вы где-то заложили, взорвется?…

Иван Максимович продолжал увещевать задержанного, но я его уже не слушал. Я всецело сконцентрировался на мыслях "Голубчика". В них, словно из тумана, стали материализовываться различные объекты. Сначала я увидел большой двенадцатиэтажный жилой дом из белого кирпича, с серой металлической дверью. На стене дома отчетливо просматривался номер "13", нарисованный от руки белой краской. После этого в памяти "Голубчика" появился темный подвал. Видимо, это был подвал того самого дома. В углу подвала, возле трубы, просматривался старый потрепанный коричневый чемодан. Раннее утро. Часы. Стрелки показывают четыре. Громкий взрыв. Задержанный так натурально представил в своем воображении этот взрыв, что у меня зазвенело в ушах. Нижние этажи дома охвачены огнем. Из окон валит дым. Душераздирающие крики мечущихся в панике людей. Дом рушится. После этого в мыслях "Голубчика" снова возникли образы его жены и детей. Они улыбались и говорили: "Спасибо, папа!". Меня передернуло. Я посмотрел на фанатика. Его глаза светились злорадством. Мне стало не по себе. Этот взрыв обязательно нужно предотвратить. Но как заставить этого безумца назвать улицу, на которой находится тот самый двенадцатиэтажный дом, в подвале которого он заложил мину? Дома с номером тринадцать есть на каждой улице. А улиц в нашем городе было много. Если все их прочесывать, уйдет уйма времени. По доброй воле этот фанатик ничего не скажет. Он скорее умрет, чем позволит вырвать у себя признание. Страдания сделали его дерзким и смелым. Человек, доведенный до отчаяния, способен на самые безумные поступки, и готов выдержать все, что угодно, лишь бы осуществить задуманную им месть. Силой его не сломать. Здесь нужна хитрость. А что, если попробовать обратиться к нему от имени его погибших жены и детей? Изобразить из себя экстрасенса, способного общаться с душами умерших, и убедить его не делать того, что он задумал. Конечно, это жестоко. Но разве не жестоко, если по его милости погибнут десятки людей? Я бросил взгляд на Павла. Он смотрел на меня с надеждой. И я решился.

— Разрешите задать ему вопрос, — перебил я Ивана Максимовича.

Врач обернулся и с возмущением посмотрел на меня. Кто это посмел помешать ему работать? Но в моих глазах светилась такая решимость, что Иван Максимович спасовал.

— Ну, задайте, задайте, — снисходительно произнес он.

— На какой улице находится этот дом? — спросил я задержанного. — Двенадцатиэтажный дом номер тринадцать с серой металлической дверью. В подвале этого дома, в углу, возле трубы, Вы положили старый потрепанный коричневый чемодан. В чемодане — мина, детонатор которой поставлен на четыре часа утра. Я повторяю свой вопрос, на какой улице находится этот дом?