Последний Герой. Том 6 - Рафаэль Дамиров
Не тот замызганный интеллигент с серым лицом и вечно бегающими глазами, каким он ещё недавно был. Перед нами вышагивал совсем другой человек — чистенький, гладко выбритый, в белом халате, из-под которого проглядывала свежая, выглаженная рубашка. Лицо посвежевшее — а неплохо устроился врачишка.
Он катил перед собой столик-тележку со шприцами. На лотке — ампулы без маркировки. Я смотрел на блеск стекла и думал, сколько их ещё нужно.
Остальные, судя по разговорам, ничего особенного от этих уколов не чувствовали. Я спрашивал украдкой — никто разницы не ощущал. Но вот я ощущал. Еще как ощущал… И держал пока это в секрете, и от экспериментаторов, и от своих. Никто не должен был знать, что у меня есть скрытый резерв организма. Хотя если Инженер затеял всю эту игру с моим участием, то, наверняка, догадывался, что со мной происходят какие-то метаморфозы от его препарата. Для чего бы иначе он охотился за мной?
Врач начал будто уже ставшие ему привычными процедуры. Одному за другим он делал инъекцию. Очередь дошла до неё. До его жены… хотя какая она теперь жена? Официально их никто не разводил, но между ними сейчас пролегла настоящая пропасть.
Евгения после того предательства переменилась. Замкнулась, стала тенью. Мы больше не слышали от нее ни слёз, ни всхлипов, только молчание и пустой блуждающий взгляд. Будто у неё вырвали душу вместе с верой в человека, рядом с которым она жила бок о бок больше двадцати лет.
Под дулами автоматов она подошла к столику, молча подцепила пальцами рукав. Взгляд её был как у звереныша, в нём сквозила ненависть, и этим взглядом она будто прожигала дыру в бывшем супруге.
Евгений Петрович залопотал что-то привычное, как старую пластинку: «Прости… так надо… я не мог иначе…» Но вдруг сам получил тычок от старшего из охраны и тут же заткнулся. Молчала и она. Только взгляд её остался прежним, холодным и презрительным.
Ни одна жилка не дрогнула у Евгении, когда белохалатник вонзил иглу, ввёл дозу и прижал к месту укола ватку.
— Вот так, хорошо, — улыбнулся врач, словно заботился о нашем здоровье.
Она резко дёрнула плечом, сбросила его пальцы с клочком ваты, демонстративно развернулась и ушла вглубь барака.
Очередь дошла до меня. Я, в отличие от других, всё ещё лежал на нарах, кашлем рвал горло.
— Эй, — крикнул врач, поворачиваясь в мою сторону. — Как вас там… Максим, да? Кажется.
Я молчал, только сильнее зашелся в кашле. Врач не отставал:
— Поднимайтесь, голубчик. Идите сюда. Вы последний остались.
Я согнулся, снова закашлял. Сделал так, что вышло правдоподобно и с надрывом.
— Вы разве не видите? — выкрикнула Ольга. — Ему плохо! Он заболел. Нужна медицинская помощь. Он простыл, у него уже может быть пневмония. Сделайте что-нибудь! Ему нужны другие условия!
Доктор хмыкнул, повёл плечом, отмахиваясь.
— У нас нет отдельного медицинского блока для вас. Даже каморки нет. Всё, что я могу, — это завтра принести антибиотик.
— Почему завтра? — возмущалась Ольга, голос её звенел, и в глазах сверкнула злость. — Ему нужно сегодня, немедленно!
— Послушайте, дамочка, — оборвал её врач, словно и не знал её имени. — Не вы здесь решаете и не вам указывать.
— Вот ты тварь… — прошептала Ольга.
— Попрошу без оскорблений, — он скривил губы, показал мелкие зубы, и в глазах мелькнула уловимая издёвка. — Я здесь тоже мало что решаю. По регламенту моё посещение бараков — один раз в день. Так что держитесь как-нибудь до завтра. А теперь, — он стукнул шприцем по пальцу, — подойдите ко мне, я сделаю инъекцию.
— Ты не видишь? — прохрипел я, не поднимаясь с нар. — Мне херово. Я даже встать не могу. Подойди сам.
Это был спектакль, моя придумка. Я надеялся, что притворная болезнь заставит их перевести меня куда-то, сменить барак на другое помещение. А там — вдруг подвернётся шанс на побег. Но номер не прошёл. Никто ухом не повёл, глазом не моргнул. На моё «плохо» всем было наплевать.
— Притащить его? — спросил один из автоматчиков у старшего.
Тот покачал головой.
— Нет. Пускай доктор сам пройдёт вглубь. Всем к дальней стене, живо!
Моих сокамерников загнали в угол. Автоматчики выстроились полукругом, а доктора отправили ко мне.
Я слышал его участившееся дыхание. Хоть он теперь и выглядел не измученным пленником, а холёным, чистеньким, но мерзким докторишкой, таким, что годами сидят на взятках и харчах с чужой беды, все равно в каждом его шаге проступала неуверенность. Трус — он и есть трус.
Когда он приближался, его спина сутулилась все больше, взгляд забегал. Та уверенность, с которой он вошёл, таяла на глазах. И чем ближе подходил, тем сильнее мелкая дрожь пробивалась в его движениях.
Он чувствовал, что здесь, в бараке, он уже чужой. Нет, не так — он тот, кого люто ненавидят. Даже мажорчик, этот хлыщ, что всегда держался особняком, теперь кидал в его сторону ядовитые взгляды наравне со всеми.
Евгений Петрович наверняка предполагал, что стоит только охране отвлечься, его порвут на куски. Он не ошибался. Каждый из сидящих в бараке был готов ударить его. Люди озлобились, обессилели, отчаялись. И если бы судьба дала возможность — вряд ли бы удержались.
Врач подошёл ко мне. Я всё ещё лежал на нарах, только приподнялся на локте, стянул рубаху с плеча, кашлянул нарочно пару раз, да так, чтобы гулко отозвалось под дощатым потолком. Евгений Петрович тут же дёрнулся, торопливо вытащил из кармана халата медицинскую маску и натянул её на лицо. Боится, падла, печётся за своё здоровье и жизнь. Эх, жаль, что я на самом деле не болен — накашлял бы на него, одарил бациллами, чтобы жизнь мёдом не казалась.
Тот подошёл ближе, нагнулся ко мне со шприцем. Я лег так, чтобы его фигура загородила мое лицо, и автоматчики не видели шевеления.
В это время Ольга сцепилась с Лизой — чётко как мы договорились. Немного поругаться, без фанатизма, чтобы отвлечь охрану. Вот они и спорили: перебрасывались колкими словами, чуть ли не толкались, так что у автоматчиков все внимание переключились на них.
— Я же просила здесь не складывать свои носки, ты что думаешь, блондинка, розами пахнешь?
— Ой, да ты…
Я прошептал тихо,
