Тропа Крысиного короля - Лариса Петровичева
После похорон прошло несколько часов, но обитатели Ангеата вели себя так, словно ничего особенного не произошло. Помянув девушку на кладбище, люди занялись своими делами. Мертвую не вернешь, если будешь убиваться по ней, – значит, и не стоит лить слезы, лучше готовиться к Новому году и его новым делам и надеждам.
Возле наряженной елки снова развернулась бойкая торговля пряниками и сбитнем, чуть поодаль играл маленький оркестр из скрипки, гитары и дудки, разрумянившиеся девушки и парни с хохотом забрасывали друг друга снежками: жизнь продолжалась, и это, наверное, было правильно. Мертвые ушли в землю и не вернутся, так что незачем рвать себе сердце.
«Наши мертвые всегда с нами», – снова вспомнила Мия слова Оливера, и на улице словно бы стало холоднее. Небо, усеянное звездной россыпью, нависало слишком низко, давило, и Мия прибавила шага.
Вход в погребок был украшен еловыми ветками и золотыми фонариками. Эрик толкнул тяжелую темную дверь, прошел внутрь, не пропуская вперед свою спутницу, и Мия скользнула за ним. Странные здесь, конечно, представления об этикете. Впрочем, лестница была довольно крутой, и Мия обрадовалась, что не идет первая.
Погребок был полон народу, и на мгновение Мию оглушило крепким запахом медовухи, звонкими голосами, грохотом кружек, здравицами и веселой мелодией скрипицы. Эрик по-прежнему шел впереди, не оборачиваясь на свою спутницу, – он прорубался сквозь толпу, как лопата сквозь снег, и Мия шла за ним, удивленно глядя по сторонам. Столичная барышня из приличной семьи никогда не оказалась бы в таком погребке – с грубо сколоченными столами и лавками, со старым оружием, иззубренным и заржавленным, на кирпичных стенах, с огромными кружками, по бокам которых стекает пена. Эрик пробился к стойке, громко ударил по ней ладонью и приказал:
– Две медовухи, Ульф! Помянем бедную Эвви.
Ульф был высоким широкоплечим стариком с аккуратно подстриженной белоснежной бородой и повязкой на левом глазу. Когда из пальцев Эрика выскользнула серебряная крона и покатилась по стойке, он ловко поймал ее, снял с сушилки две кружки и, нацеживая золотую ароматную медовуху, дружелюбно посоветовал:
– Смотри, дружище, чтоб барышня не захмелела с непривычки. Только мест нету, сидите уж тогда за стойкой.
Мия улыбнулась в ответ. Ей понравилось в погребке – это место казалось пусть и шумным, и слегка диким на ее взгляд, но спокойным. Призраки и тьма убежали от света фонариков и веселья.
– Мы не против, – ответил Эрик и, когда перед Мией поставили ее кружку, посоветовал: – Пейте небольшими глотками и не спеша, а то сильно в голову ударит.
Мия кивнула, немного отпила из кружки. Напиток был похож на крепкий чай с медом и травами, который всегда заваривала мама, когда Мия заболевала зимой. Что еще в нем было? Золотой сок солнца, память о лете и белых ночах, птичьи голоса, охра сосновых стволов.
В нем была материнская любовь – можно было закрыть глаза и представить, что она все еще там. Что она не уходит до конца. Что наши мертвые всегда с нами, и в этом кроется не страх, а надежда.
Мия вдруг рассмеялась и поняла, что захмелела с первого глотка. Ей стало весело, и погребок словно бы сделался просторнее и светлее. Эрик отпил медовухи и с улыбкой заметил:
– Вижу, вам понравилось.
– Да, – улыбнулась Мия, сделав еще глоток. Мелодия скрипицы зазвенела громче и ярче, и Мия подумала, что готова танцевать. Она, конечно, не будет отплясывать с Эриком в деревенском погребке, леди так себя не ведут, но настроение сделалось очень легким, как раз для танцев. – Здесь очень мило. Знаете, я никогда не была в таких погребках.
– А мне приходилось, – сообщил Эрик. – До того, как я приехал в Ангеат, мне пришлось скитаться, так что я видел и такие погребки, и кое-что похуже.
– Что же, например? – удивилась Мия.
Эрик не был похож на бродягу. Он выглядел как раз таким, каким представляют поэтов: ухоженным, восторженным, не знающим земной грязи. Музы подхватывали его на руки и переносили через лужи.
Но сейчас, в этом погребке, он выглядел завсегдатаем, и держался так, как и положено в таких местах, уверенно и вольно.
– Тюрягу он видел, барышня, – ответил Ульф, наполняя новую кружку для лысого господина в потертом сюртуке. – Тюрягу да дом для умалишенных.
Эрик рассмеялся, отсалютовал Ульфу кружкой, но его глаза остались холодными и серьезными.
– Все верно, меня отправили в тюрьму за бродяжничество, – признался он совершенно спокойным, ровным тоном. – Там у меня случился припадок, и все закончилось переводом в Дантон. В таком вот замечательном месте меня и нашел Оливер.
Мия читала о Дантоне в газетах, и мать непременно наказала бы ее, если бы узнала: барышне нужно читать о милых и приятных предметах, чтобы сохранять веселый нрав и приятный цвет лица, а не о том, как несчастных безумцев обливают ледяной водой для успокоения или бросают в карцер без еды на несколько дней. Она отпила из своей кружки и искренне сказала:
– Эрик, мне очень жаль. Вам много пришлось пережить.
– Не стоит об этом жалеть, – с искренней улыбкой ответил Эрик. – Если бы не Дантон и его добрые доктора, которые лупили меня дубинками, чтобы не кричал по ночам, я бы не начал писать стихи. А так нашелся способ сбежать оттуда хотя бы мысленно, и, видит бог, этот способ был прекрасен. Я писал о юге и любви, которых никогда не знал, и мне становилось легче. Ну а потом приехал Оливер и забрал меня. Тогда все пошло на лад.
Мия улыбнулась в ответ, вспомнив, какую шпильку Аделард отпустил в адрес стихов Эрика.
– Я бы хотела почитать ваши стихи, – призналась она и удивилась этому: она ведь никогда не была особенной поклонницей поэзии, в отличие от ее подруг, которые хранили толстенные тома девичьих альбомов с аккуратно вписанными в них стихами.
Ульф махнул рукой.
– Не стоит его об этом просить, барышня, а то мы не заставим его замолчать. Кстати! Сегодня же гадальная ночь, не желаете заглянуть в свое будущее?
Гадания? Звучало интересно: когда-то долгими зимними вечерами Мия любила сидеть с одноклассницами за гаданиями. Комнату освещала единственная маленькая свечка, лица девочек были взволнованными и радостными, и будущее, что им открывалось в миске с водой, по которой плыла ореховая скорлупка, было только счастливым. Всем им предстояло выйти замуж за
