Николас Эймерик, инквизитор - Валерио Эванджелисти
– Этот гипотетический космический корабль должен управляться нейронными сетями, которые имитируют не один мозг, а совокупность нескольких; однако стимул для перехода Психеи в квантовое состояние может исходить от одного-единственного человека. Я бы назвал его медиумом, если бы термин не дискредитировал себя. Это человек, способный загрузить информацию в массив пситронов, содержащий гораздо большее их количество, чем то, которое вмещает его мозг.
Синтия подавила зевок, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и поспешила ответить:
– Из всего того, что ты сказал, я, кажется, ничего не поняла. Но это не важно. Кто-то наверху верит в тебя и хочет, чтобы ты здесь работал. Сходи познакомься с сотрудниками лаборатории, это этажом выше. Желаю успехов.
Похолодевший Фруллифер предпринял отчаянную попытку прямой атаки:
– Знаешь, у тебя такие потрясающе яркие глаза! – голос дал трещину и сорвался чуть ли не на крик.
– Из-за линз, наверное. – Больше не обращая на Фруллифера внимания, Синтия взяла телефонную трубку и набрала номер. Маркусу ничего не оставалось, кроме как уйти.
4. Numen inest
Архиепископ Пере де Луна, сеньор Лусени, поднял на Эймерика тяжелый взгляд покрасневших серых глаз. Его лицо, и без того очень бледное, выглядело почти белым из-за полного отсутствия растительности и бескровных губ, которые делали рот похожим на плохо прорезанную щель. Хотя они с инквизитором были почти ровесниками, лицо архиепископа казалось застывшей маской из какого-то далекого кошмара.
– Хустисья писал мне о вас, – очень тихим голосом сказал архиепископ. – Он считает вас честолюбивым, но не лишенным талантов, и рекомендовал подтвердить ваше назначение на должность великого инквизитора королевства.
Эймерик поклонился.
– Жакме де Урреа слишком щедр в своих похвалах. Я не заслуживаю его расположения.
Архиепископ махнул рукой.
– Дело не в расположении. Хустисья – человек практичный, – архиепископ коротко вздохнул и добавил: – Я доверюсь его суждению. Вы получите мое одобрение, хотя еще очень молоды. Я и сам был молод, когда меня выдвинули на пост, которого я не желал. А некоторые считают, что я до сих пор слишком молод.
Видимо, этот худосочный мужчина вынужденно возложил на себя слишком обременительную ношу лишь потому, что того требовала политика. Эймерик смотрел на него и думал, как перевести разговор на другую тему, волновавшую его куда сильнее.
– Не знаю, как отблагодарить вас, монсеньор. С завтрашнего дня я займусь делами, которые остались незаконченными после смерти отца Агустина. Вы обычно вникали в курс дел?
– Нет. Никогда.
– Понимаю. – Интересно, архиепископ ему врет? Не похоже. Тогда инквизитор рискнул спросить напрямую: – Однако я слышал, что однажды вы вмешались, чтобы защитить бедную женщину, повитуху…
К удивлению Эймерика, архиепископ вскочил на ноги, а лицо оживилось. Он указал на огромное распятие, висевшее над головой на фоне красного бархата из Фландрии, которым были обиты стены.
– Видите это, отец Николас?
– Да, – с недоумением ответил Эймерик.
– В городе, куда ни глянь, везде построены церкви, стоят распятия, висят изображения святых, наставления из Евангелия. Если когда-нибудь, через много лет, люди будут судить о нашей жизни по этим находкам, они решат, что мы всецело посвящали себя размышлениям о Боге. Но мы-то прекрасно знаем, что сейчас в церковь ходят только женщины, и то не все, что большинство монахов придается распутству, что почти у всех священников есть любовницы, а высшее духовенство старается угодить то королю, то знати вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности. Вы не согласны?
Интересно, к чему же ведет архиепископ, задумался Эймерик. Благоразумие подсказывало ему ответить лишь легким наклоном головы, ни утвердительным, ни отрицательным.
– Что ж, – продолжал архиепископ, не дожидаясь более конкретного ответа, – в такой ситуации мое вмешательство в какие-либо дела не всегда продиктовано милосердием, к чему обязывает меня моя должность. Я бы хотел все свое время проводить в молитвах, только в молитвах. А вы?
– Монсеньор, я думаю, что работа во имя укрепления и прославления Церкви сама по себе является молитвой, – с уверенностью ответил Эймерик.
– Укрепление, прославление… Вижу, вы разделяете современные взгляды. Поэтому-то вы так и понравились хустисье, – архиепископ опустился на скамью, будто его разом покинули последние силы. – Я отвечу на ваш вопрос. Да, я вмешался в судебный процесс по делу придворной повитухи, имя которой не помню. Но сделал это по приказу короля. Вы поняли верно. Приказы мне дает король, – архиепископ сжал пальцами виски. – Ах, если бы только все оставили меня в покое.
Эймерик инстинктивно почувствовал отвращение, как обычно бывало, когда кто-то демонстрировал свои слабости. Он решил побыстрее откланяться.
– Благодарю, монсеньор. Не хочу вас более задерживать. Прошу лишь письменно оформить ваше одобрение, которое вы так великодушно мне дали. Достаточно двух строк, не больше.
– Что я должен написать?
– Если хотите, я продиктую.
Архиепископ дернул висевший за спиной шнурок. В дальнем конце комнаты тотчас же появился молодой монах.
– Перо, чернильницу и лист пергамента, – приказал прелат. – И горячий сургуч.
Ожидая, пока принесут все необходимое, архиепископ сверлил Эймерика взглядом.
– Скажите откровенно, отец Николас. Что вы обо мне думаете?
Немного удивленный, инквизитор кашлянул, подыскивая нужные слова.
– Если позволите, монсеньор, я сказал бы, что, учитывая ваши склонности, вам больше подойдет монашеская жизнь.
– Это так, но вы недоговариваете. Вы меня презираете.
Волна раздражения подкатила к самому горлу Эймерика. С какой стати этот бледный призрак требует от него откровенности – и именно теперь, когда он стоит на пороге решения столь деликатной задачи? Чтобы гнев не был слышен в голосе, инквизитор заговорил совсем тихо:
– Вы приписываете мне чувства, которых я не испытываю, монсеньор.
– Вижу, вы не хотите их раскрывать. Тогда скажите мне. Чем, по-вашему, должна заниматься Церковь, кроме заботы о душах?
– Навязывать свой порядок, – резко ответил Эймерик. Потом, заметив, что слова прозвучали слишком импульсивно, добавил: – Повсюду царит анархия. Единственная наша опора – Римско-католическая апостольская церковь. Только она одна способна указать людям путь к обновлению и очищению от грехов, чтобы вывести их из эпохи безумия.
– Все, кто претендовал на обновление людей, – с улыбкой сказал архиепископ, – заканчивали тем, что убивали их, потому что те не соответствовали их идеалу, – на этих словах прелат прервался, потому что в комнату вернулся молодой священник, неся письменные принадлежности и ведерко с дымящимся сургучом. Архиепископ взял гусиное перо, окунул его в чернильницу и посмотрел на Эймерика. – Диктуйте.
Замешкавшись на секунду, инквизитор начал.
– Мы, Пере де Луна, архиепископ Сарагосы милостью Божией, констатируем, что смерть возлюбленного сына, отца Агустина де Торреллеса, великого инквизитора королевства Арагон и королевств Каталонии, Валенсии и Сицилии, привела к необходимости…
Некоторое время архиепископ старательно
