Майк Кэри - Порочный круг

Грамбас вытер чистые руки о грязный фартук.

— Да… — сочувственно протянул он. — Непросто, должно быть, когда от клиентов отбоя нет. Сто раз подумаешь, прежде чем брать нового…

— Двойной кофе, — прорычал я. — Навынос. Сарказм можешь оставить себе.

Когда Грамбас наливал в пластиковый стаканчик густой крепкий кофе по-гречески, в зал вошла Майя с большой миской нарезанного ломтиками картофеля.

— Кастор не духе, — сообщил ей хозяин восточной кухни.

— Да, — ответила она, — знаю.

— Откуда?

— Сам подумай, поднялся ни свет ни заря…

Я бросился вон из кафе, не желая смотреть их старые цирковые номера. Дождь перестал, поэтому горячий кофе и мысли об Эбби я понес к мосту на Актон-лейн. Там есть скамеечка, с которой видно и новую ветку железной дороги, и запущенный участок канала Гранд-Юнион, и построенную на его берегу фабрику. Возможно, я неисправимый романтик, но у меня этот вид вызывает умиление: чумазый, перепачканный грязью Лондон пытается сохранить достоинство.

Я потягивал кофеиновое пойло, стараясь, с одной стороны, разогнать уныние, а с другой — обострить восприятие до степени, при которой было бы опасно садиться за руль. Цели казались взаимоисключающими, однако в отсутствии виски крепкий кофе вполне мог выручить.

Почему Эбби так страдала? Странно, очень странно… Конечно, с точки зрения возрастной психологии, подростки — сущие экстремалы: например, им бывает не просто грустно, а очень-очень грустно.

И все же… Симпатичная девочка из обеспеченной семьи… Родители, похоже, души в ней не чаяли, а потеряв, с огромным трудом приходили в себя… Чем она так мучилась? По какой причине страдания переполнили душу настолько, что оставили неизгладимый отпечаток на игрушках?

Очень хотелось выяснить, и, пожалуй, именно поэтому я сказал Стивену «возможно» вместо «нет».

Кофе особо не помог, и я пошел обратно в офис. Вообще-то спешить было некуда, но я уже сосредоточился на деле Торрингтонов. Самое время выяснить, куда приведут осиротевшие сокровища Эбби. Какой смысл откладывать, если я больше ни о чем не в состоянии думать?

Прикрыв дверь, я запер ее на замок, вырвал телефонный шнур из розетки, снял шинель и устроился за столом. Потом достал из правого кармана вистл, но играть не начал. Сперва нужно понять, что именно я пытаюсь найти.

Осторожно, кончиками пальцев, я прикоснулся к кукле и напряг духовный слух. На первый план снова вышли страдания погибшей Эбби, бесконечным мотком магнитофонной ленты скрытые за нарисованной улыбкой и удивительно плоскими формами, которыми время и обстоятельства наградили тряпичное тело. На этот раз я не торопился, обращая внимания на выразительность и нюансы. Левая рука машинально нащупала эмалевую заколку, явно относившуюся к более позднему периоду, чем кукла.

Та же тональность невыразимой грусти, только отзвук другой.

Минут через пять я отложил заколку и куклу, поднес к губам вистл. Первая нота получилась низкой и долгой, вторая — столь же монотонной, но, едва я окрестил мелодию заунывной, она набрала темп. Музыка шла не из памяти и рождалась не в сознании. Напротив, работу сознания я старался сократить до минимума, чтобы оно только резонировало с отголосками страданий Эбби, которые заполнили мои мысли. Я перекладывал образ девочки на музыку, описывал ее лучшим из доступных мне способов, посылал психоэмоциональный сигнал всем постам: «Кто-нибудь видел Эбигейл Торрингтон?»

Медиумы именуют подобное действие призыванием, а мои коллеги — «магическим лассо».

Это — первая часть процесса изгнания. Сразу призрак в никуда не отправишь: для начала его нужно обездвижить, обмотать липкой лентой своей воли… Задача, конечно, малоприятная, но в тот момент о подробностях вспоминать не хотелось. Я убеждал Эбби, где бы она ни была, откликнуться на мой зов и подчиниться.

Неудачу я мог потерпеть как минимум по двум веским причинам. Во-первых, я плохо знал девочку: ни при ее жизни, ни после смерти мы не встречались. Так что мелодия получилась несовершенной — этакий звуковой набросок, основанный на эмоциях, которые я уловил в вещах, принадлежавших когда-то Эбби. Эмоции были, конечно, сильными, но тем не менее являлись лишь одним элементом сложной мозаики. Другими словами, мое занятие напоминало попытку воссоздать по одному кусочку все изображение, не имея перед глазами коробки с картинкой-образцом.

Вторая причина состояла в том, что Эбби могла скрываться слишком далеко. Никакое призывание не сработает, если дух его не слышит. Лично я еще ни разу не накидывал «магическое лассо» на призрак, не находившийся в одной комнате со мной.

Однако с переходом в мир иной все правила меняются до неузнаваемости. Что такое время? Что такое пространство? Через пару секунд я почувствовал ответную реакцию: завибрировала одна из нитей невидимой паутины, которую я плел вокруг себя. Сдерживая собственные эмоции: волнение, удовлетворение, тревогу, я постарался переложить этот ответ на музыку, дабы сделать образ конкретнее и притянуть девочку к себе. Вибрации стали чуть сильнее и отчетливее.

А в следующую секунду все кончилось.

Меня окружал мертвый, пустой, неподвижный воздух. Нечто подобное чувствуешь, когда неожиданно перестает работать холодильник, и тишина воспринимается как новый звук.

Пропустив такт, я сквозь зубы выругался и заиграл снова. На этот раз мелодия звучала увереннее: теперь я куда лучше представлял себе Эбби, поэтому, уже владея определенной информацией, мог прицелиться поточнее.

В звуковой паутине почувствовались неуверенные толчки откуда-то из-за левого плеча, то есть с юго-запада. Наверное, в такой ситуации направление важно не больше, чем расстояние, но тянущее чувство в том психоэмоциональном секторе казалось очень сильным.

Стоило направить в ту часть паутины разум и душу, как наступил мгновенный коллапс и торжество мертвой тишины.

В глубине души разбуженным в середине февраля медведем просыпалось подозрение, но упаси боже сделать поспешные выводы. Я объявил перерыв и взялся за работу, до которой никогда не доходят руки: разобрал документы.

Примерно через час я решил, что мозги уже переключились на нейтралку и пора попробовать снова. Настроившись на ту же волну, я внутренне зажмурился: сейчас, сейчас зайду в холодное море чужого несчастья — сначала по щиколотку, потом по пояс, но, увы, пока возился с бумагами, вода спала. Накрыл ладонями старую некрасивую куклу — ничего, никакого эмоционального следа. Удивленный и обескураженный, я взял в руки плюшевого мишку, затем кроссовки, затем книгу. В конце концов пришлось погрузить растопыренные пальцы в сокровища Эбби, стараясь одновременно потрогать как можно больше вещей. Все было холодным и безжизненным.