Антон Фарб - Авадон
От Лимека не остается ничего.
Часть вторая
1
Утро застало Лимека возле трамвайного депо на окраине Левиафании. Как он туда попал, сколько времени бродил в забытье по городу - Лимек не помнил. Осознавать окружающую реальность сыщик стал только когда серое (нет, не серое - бесцветное, блеклое) безвременье, пропитанное промозглой сыростью и липким туманом, начали пронизывать слепяще-яркие лучи холодного зимнего солнца. Мимо Лимека продребезжал первый утренний трамвай, подсвеченный изнутри синими лампами, и сыщик, вздрогнув, окончательно очнулся.
Машинально он сунул руку в карман, чтобы нашарить мелочь, и только тогда понял, насколько озяб. Пальцы онемели и не гнулись, монетки выскальзывали, да и догонять трамвай на одеревеневших ногах было уже поздно. Лимек побрел пешком, стараясь не обращать внимания на то, как ноет от холода правая почка.
Улицы Авадона заполнились людьми и - одновременно - как будто бы опустели. Прохожие старались не замечать друг друга, и когда навстречу Лимеку из тумана вышла слепая женщина с выцарапанными глазами и окровавленными руками, Лимек решил последовать общему примеру. Он двигался, механически переставляя ноги, и изо всех сил пытался не видеть мертвецов, сваленных в кучи на перекрестках, разбитых окон, потеков сажи на стенах, перевернутых автомобилей, и опять мертвецов, на этот раз валяющихся посреди улицы, сидящих за столиками кафе, застрелившихся самостоятельно и расстрелянных солдатами, выбросившихся из выломанных дверей замершего на эстакаде вагона надземки, задавленных и растоптанных толпой... Тела были повсюду, и выжившие суетились вокруг них, складывали на носилки, вытаскивали из убежищ, сортировали и грузили в фырчащие моторами труповозки - и все это происходило под бдительным надзором солдат, пресекавших любые попытки мародерства.
Другие солдаты - почему-то в противогазах и касках - расклеивали на столбах плакаты с портретом канцлера Куртца для поднятия боевого духа авадонцев, а трискели отлавливали и сажали в "воронки" сумасшедших и бродячих проповедников конца света. Авадон привычно и деловито избавлялся от последствий Шторма, и над всей этой будничной, в общем-то, картиной поднимался столб черного жирного дыма из трубы крематория.
В девять открылись первые магазины. Лимек завернул в продуктовый, выцарапал из бумажника сотенную Ксавье - у продавца округлились глаза, он замотал головой, мол, сдачи не будет, но Лимек затарился на все: купил две палки салями, батон белого хлеба, рыбные консервы - в томате и в масле, полкило ветчины (по двойной цене, потому что карточек у Лимека не было), килограмм сосисок, десяток яиц, две пачки сахара, упаковку растворимого кофе, коробку конфет, банку ананасов в собственном соку и баночку оливок, обязательно зеленых и без косточек - как любил отец. Когда Лимек ушел, прилавки магазина напоминали о великой Депрессии двадцатых годов...
Отец Лимека жил недалеко, но Лимек, нагруженный пакетами, поймал таксомотор.
Квартирку на шестнадцатом этаже одной из послевоенных новостроек в Левиафании старшему инженеру-конструктору Ольгерду Лимеку выделили в честь ухода на пенсию, в качестве компенсации за сорок лет безупречной службы на Фабрики (по официальной версии). Впрочем, как подозревал Лимек-младший, причина небывалой щедрости совета директоров крылась совсем в ином...
- Андрей? - Отец, как всегда, широко распахнул дверь, даже не озаботившись посмотреть в глазок.
- Да, пап, это я, - сказал Лимек, бочком протискиваясь мимо отца в дверь вместе с пакетами. - Держи, это тебе...
Пока отец суетливо принимал пакеты, Лимек прислонился к стене и почувствовал, как него накатывает волна облегчения, и тугой узел в животе начинает потихоньку отпускать... Живой, подумал сыщик. Слава богу, живой...
- Откуда это? - удивлялся отец. Он то брал пакеты в руки, то ставил их на место, заглядывал внутрь, вертел в руках банки, то вдруг лез обниматься, и опять брал пакеты, обнюхивал колбасу. - Тебе дали премию?
- Да, папа. Так и будешь держать меня на пороге?
- Боже мой, проходи, проходи, что же ты стоишь!.. - всплеснул руками отец. - С ума сойти, настоящий сервелат...
Лимек не ел больше суток, но от вида еды его подташнивало. Он прошел, не разуваясь, в комнату, присел на подоконник и спросил:
- Пап, я покурю в форточку, ладно?
Отец не ответил, увлеченный распихиванием продуктов по полочкам маленького холодильника тут же, в комнате, и Лимек вытащил сигарету и чиркнул спичкой. Сухой табак тихонько потрескивал, синий дым поплыл по комнате, обволакивая старую мебель: продавленный диван, колченогие стулья, буфет с помутневшим от времени хрусталем и фаянсовыми статуэтками, этажерку с пластинками (отец обожал джаз), книжный шкаф и особую папину гордость - большую радиолу фирмы "Телефункен". На радиоле стоял мамин портрет и букет пластмассовых ромашек в стеклянной вазочке.
- Фу, начадил! - ругнулся рассеяно папа. - Бросай свое курево, давай лучше чай пить!
- Давай.
Лимек отправил окурок в форточку, слез с подоконника и прогнулся в спине, помассировав кулаками поясницу. Почки ныли нехорошо. Где-то я их застудил, подумал Лимек. Знать бы еще - где...
- Я пойду поставлю чайник, - сказал папа и вышел в кухню.
Лимек прошелся по комнате, провел пальцем по слою пыли на крышке радиолы. "Телефункен" подарили отцу коллеги по закрытому КБ, с которыми он провел вместе шесть лет, трудясь над проектом настолько секретным, что даже двух положенных выходных в год ему не предоставляли ни разу. Те же самые коллеги, как полагал Лимек, и написали донос на отца, после чего его арестовали трискели - формальность, в общем-то, но необходимая, чтобы упечь инженера-конструктора в закрытое КБ. Этот донос, пускай и не сразу, убил мать Лимека.
В сорок втором она шагнула в Бездну с моста короля Матиаса. Это поставило точку в долгом и мучительном процессе ее медленного угасания от одиночества, помочь которому не могло ничто - ни карьерные достижения сына, ни ежедневная бутылочка шерри, ни открытки от отца, получаемые на Пасху и Рождество.
- Как служба, сынок? - крикнул отец из кухни. - Как Камилла?
Ольгерд Лимек вышел на свободу в сорок пятом. Известие о том, что нежно любимая им жена мертва уже три года, подкосило его рассудок, а год спустя Большой Шторм окончательно свел Лимека-старшего с ума. С тех пор отец сыщика жил в вымышленном мире, не воспринимая ничего, что не укладывалось в установленные самим Ольгердом рамки.
Квартира на окраине Левиафании стала выходным пособием для блаженного инженера, который слишком много знал и, видимо, все еще оставался нужен фабричному начальству... Из окна виднелся пустырь и границы Сатаноса: заколоченные окна домов по периметру, заложенные кирпичом проходы и переулки, колючая проволока поверх заборов, заброшенные, ржавые сторожевые вышки для защиты от мародеров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});