Бывших мам не бывает - Кристина Юрьевна Юраш
– Эм… Серость? – спросил будущий великий художник. Но по голосу было слышно, что он сомневался.
– На картине изображен… Эм… Или печальный слон во вселенной! – произнесла я, присматриваясь к пятну. Было у меня подозрение, что краску просто случайно пролили, а белые звезды не что иное, как следы пыли, осевшей на невысохшее полотно, пока мы тут топтались.
– Печальный слон, летящий во вселенной, – попробовал Тео, вглядываясь в собственный рисунок. – Ну да! Вот хобот! Вот.. Нога! А почему у него тогда три ноги?
– Печальный трехногий слон, летящий во вселенной! – расширила я название. – Он символизирует грусть от неприятия себя, чувство единения со звездами… эм… Ощущение себя в потоке…
– Ого! – обалдел Тео от своих талантов. – Но мне кажется, что это – мышь! И это – не хобот, а хвост!
– Печальная трехногая слономышь, летящая во вселенной, – произнесла я, а мы замерли, пытаясь понять, что хотели сказать своей "слономышью".
Глава 27
Слономышь многое хотела сказать зрителям. Грустные глаза говорили о тягостях “слономышинного” бытия и одновременно о кризисе среднего возраста и роста.
– Да-а-а… – вздохнул Тео, не подозревая насколько он, оказывается, талантливый и многогранный. Призрак посмотрел на меня, а потом с воодушевлением взялся за дело.
– Няня! – выдал призрак, увлеченно выдавливая краски прямо на мольберт. Я сейчас быстро все рисую, а потом мы придумаем, что это значит? Ведь так?
Увлеченный гений работал не покладая кистей. Тео увлеченно творил, брызгая краской вокруг. Краска обдала меня, тут же сделав произведением искусства. Так появились шедевры “Звездный путь унылой мухи”, “Черная тоска крокозябры, пьющей чай на шкафу” и много других незабываемых работ, свидетельствующих о глубине внутреннего мира няни и маленького привидения.
– Ужин через полчаса, – произнес сдержанный и спокойный голос, на который я обернулась.
Я увидела лорда Олатерна, который в изумрудно – зеленой атласной жилетке и белой рубашке с широким рукавом выглядел так, что у меня внутри что-то тревожно заскреблось. Бабочки в животе потребовали кастрюлю борща, ведро пельменей и угрызений совести за то, что все это переехало в меня!
При виде нашего произвола, лорд Олатерн чуть не произнес пару нехороших слов, включая парочку непечатных, но которые смело можно перевести как “биеннале”.
“Это что за биеннале?” было написано на его благородном лице, когда Тео щедро вылил краску на картину, а баночка с налипшей пылью покатилась по полу под ноги ошеломленному искусством отцу гения.
– Папа! Гляди! – бросился к отцу Тео, требуя, чтобы тот быстро оценил выставку картин. Всего два часа, а у нас уже шедевров набралось на два музея с половиной. – Это…
Пойманный врасплох искусством лорд Олатерн даже не подозревал, что сейчас будет.
– Это прессионизм! – выдал Тео, глядя на мир с превосходством гения. – Это чувства! Вот ты видишь грушу на картине! Ну груша и груша! Что в ней интересного! Груша только может быть красивой или некрасивой. А в прессионизме все по-другому! Это – чувства. Вот как ты думаешь, что нарисовано на этой картине?
Все, кроме последнего вопроса лорд Олатерн воспринимал со спокойным согласием.
Однако последний вопрос вызвал у него мимолетный взгляд на меня: “Что?”. Я хранила молчание.
– Эм… – прокашлялся лорд, честно пытаясь найти смысл в случайных брызгах, предназначенных другой картине. Мы просто решили обдать краской соседнюю, но попали на эту. – Эм… Это …
Взгляд высокомерного лорда переметнулся на меня в поисках подсказки. Вот как ему показать, что это – одинокий таракан ползет в светлое будущее с чемоданом? Таракан, к слову, у нас получился, случайно! Просто мы попытались убрать прилипшую пылинку и мазнули краской. Краска расползлась и вуаля!
– Эм… – начал было лорд, надеясь на меня изо всех сил. Я вздохнула. Тео с надеждой затаил дыхание, паря спиной ко мне. Сквозь него было видно лицо лорда. Слово “одинокий” я решила пропустить. Поэтому перешла к слову таракан. Поставив на голову руку и шевеля пальцами, как усами, я увидела, как гордый лорд прищурился.
– Красивая прическа… – начал лорд, пока я пыталась раздавить кого-то ногами. – Эм… Танцует… Бал?
Все было безнадежно! Мой топот скоро привлечет внимание ребенка, терпеливо ждавшего, когда далекий от искусства отец, угадает название картины.
– Сам ты бал! – проворчала я, а голодный желудок поддакнул.
– Тогда вот это? – спросил Тео, а лорд перевел взгляд на картину, которую мы еще не успели назвать.
– Это… Что-то грустное, – заметил лорд Олатер, глядя на серые краски.
– Это тоска о маме, – вздохнул Тео и умолк. Все молчали, а лорд поднял на меня изменившийся строгий взгляд. – Я очень по ней скучаю! Ты себе не представляешь как…
– Няня, выйдите пожалуйста, – произнес лорд, требуя, чтобы я вышла за дверь вслед за ним.
Стоило нам оказаться в коридоре, лорд повел меня в сторону защищенной от детей комнаты.
– Вы зачем заставляете мальчика думать о маме? – строго спросил лорд Олатерн, закрывая за нами двери.
– Я не хочу, чтобы он носил в себе всю боль, – произнесла я, видя разбросанные по комнате книги. – Ребенку нужно выплеснуть боль. А не носить ее в себе. Так что потерпите!
Глава 28
– Я не хочу, чтобы сын нас слышал! Поэтому прошу вас говорить тише! – строго произнес лорд Олатерн. Он был рассержен.
Совершенно посторонняя женщина, которую он знает от силы пару дней, имеет наглость имеет наглость вот так вот стоять перед ним и осуждающе смотреть широко распахнутыми красивыми глазами. Мысль о том, что он нашел в ее глазах что-то красивое, заставила лорда взять себя в руки. “Нет в них ничего красивого!”, – произнес он мысленно. Обычные глаза. Голубые. Даже блеклые. Могли быть и ярче. И ресницы у нее не такие длинные. Нет заманчивого изгиба. Короче! Нет ничего в ее глазах такого, от чего можно назвать их красивыми.
Мне кажется,– няня понизила голос почти до шепота.
Лорду пришлось встать ближе к ней, чтобы услышать ее возмущенный ответ. И это ему не нравилось.
– Вы не представляете себе, как расстроен Тео! Ему не с кем поговорить о своих чувствах! И весь этот грохот, который вас так раздражал, был направлен на то, чтобы вы наконец-то обратили на мальчика внимание! Но вы вечно были заняты, – выпалила она.
Лорд Олатерн только только собирался высказаться по поводу грохота. Оказывается, он не мог сосредоточиться в тишине. Но ему не дали даже слова сказать!
И ребенок сам переживал свое горе! А теперь у него появилась возможность выплеснуть его и пережить! – продолжала настойчивая и раздражающая няня.
Чем она так раздражала его, лорд не мог сказать точно.
Она раздражала его тем, что вместо того, чтобы быть еще одним привидением в доме, которое появляется изредка на лестнице или за столом, она стала лезть не в свое дело. Слуги так себя не ведут! Хотя, в этом доме слуг не было уже почти
