Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич
– Пап, – сказал Алекс, все же приблизившись. – Ну вот зачем это все? Этот пафос. Эта музыка. Я же просил так не делать.
– Отставить. Твой ДР – не личный праздник, а государственный. Слишком много глаз на нас смотрит. Послы отовсюду съехались, бояре-дворяне, родственнички, прочие прихлебатели… мы должны такой пир на весь мир закатить, чтобы чертям тошно стало. И чтобы все болтуны заткнулись… провидцы, мать их…
– Кто? Какие провидцы?
– Не бери в голову. Просто наболело, – император отвернулся и откашлялся, будто и вправду был нездоров. – Ничего, именинник. Завтра и не вспомнишь все эти глупости. А подарки, между прочим, останутся. Ты вот даже и не знаешь, что тебе кузен Максимилиан из Баварии прислал. Сказать? Хотя нет, побежишь сразу в гараж, испытывать…
Император подождал немного. Но сын не спешил восторгаться. Вместо этого шмыгнул носом и спросил:
– А эта… наша новая мамочка… она тоже будет?
Император опять прочистил горло. По-солдатски сплюнул в сторону от микрофона.
– Не понимаю твоей иронии и не хочу понимать. И не смей называть мою невесту «этой». У нее есть имя, и даже несколько: Мария-Луиза Джессика фон Паркер. Можешь говорить просто «Лиза», если хочешь. Ей так больше нравится.
– Мне плевать, что ей нравится.
– Послушай меня, Алексей. И постарайся понять. Я всегда буду любить твою маму, это правда. Но прошло шесть лет. Император не может вечно ходить в трауре. Если хочешь знать, это тоже дело государственной важности. Мне приходится думать о престиже Империи. О том, чтобы во внешнем мире нас уважали.
– А мне кажется, ты больше думаешь о внутренних делах… твоей Лизки.
Отец скрипнул зубами. Должно быть, он покраснел еще сильнее, чем сын. Хорошо еще, что 3D-облако на радиосеансах не включалось.
– Лучше бы тебе помолчать, – сказал он. – Можешь воображать что хочешь. Но через час ты явишься на церемонию, или тебя приведут под конвоем.
– Что-о?
– Что слышал. Будешь весь вечер принимать поздравления и улыбаться на камеры. Потом свободен.
– Я и так свободен, – взорвался Алекс. Но отец его уже не слушал. Как обычно.
* * *
Через час Алексея еще не было. В двухсветном тронном зале собрались гости, и шоколадный торт чудовищных размеров красовался посредине, словно это именно он, торт, был именинником. По всему видно, это произведение кондитерского искусства тоже считалось предметом государственной важности.
О да, торт был высоким и протяженным. Для него не нашлось подходящего стола, поэтому пришлось разместить его прямо на полу, на специальном поддоне. Его угловатые бока повторяли очертания бастионов Петропавловской крепости: любопытные гости могли посмотреть в окно и сравнить копию с оригиналом! В самом центре торта воздвигли и собор с высоченным золотым шпилем, и даже приземистую царскую усыпальницу под золотым же куполом. Это было смелым решением. Так и хотелось приподнять крышку, заглянуть внутрь и проверить, из чего сделаны саркофаги отцов-основателей – из мармелада или цукатов? Иные зрители перешептывались по этому поводу, но императору не было дела до чужих мнений.
Высокий и строгий, в парадном мундире с аксельбантом, с аккуратно подстриженной бородкой, он восседал на широком троне рука об руку с весьма симпатичной девицей в роскошном белом платье. Император ждал. Иногда его спутница что-то говорила ему вполголоса, он отвечал так же тихо. Успокаивал.
Старшие сестры наследника, Настя и Маша, держались в сторонке, среди гостей. По временам они поглядывали на царственную пару. Но по лицам сестричек нельзя было понять, о чем они думают.
По бокам от трона стояли навытяжку пажи в белых лосинах, в мундирах с золотым шитьем и с серебряными алебардами. Можно было подумать, что именно этими топориками они будут рубить торт.
Наконец к государю подошел невысокий неприметный господин в партикулярном платье. Это был доктор Грин, личный лекарь царской семьи – и по случаю церемониймейстер. Он подобрался к самому трону и что-то шепнул Петру Павловичу на ухо. Тот устало махнул рукой, и Грин согнулся в полупоклоне. Что-то скомандовал в нейролинк. Оркестр под окнами замолчал.
– Дорогие гости, мы начинаем, – возвестил доктор Грин. – Виновник торжества слегка задерживается. Дело молодое! Но будьте уверены: наш любимый цесаревич Алексей уже спешит к нам! А чтобы он не ошибся дверью, давайте зажжем для него шестнадцать путеводных звезд – шестнадцать свечей на этом великолепном торте!
К чему была эта клоунада, так и осталась неясным, но свечи действительно загорелись. Двое особых лакеев поочередно поднесли к ним газовые зажигалки на длинных рукоятках. Вслед за этим свет в зале притушили. Вечернее небо розовело в окнах, и золотой ангел летел над крепостью на том берегу Невы, и выглядело все это на редкость романтично.
Зато и гости в полутьме почувствовали себя свободнее. Кто-то захлопал было в ладоши, кто-то даже свистнул, но притих под суровым взглядом императора.
Что-то назревало. Что-то вот-вот должно было случиться. Даже огоньки над тортом трепетали от волнения.
Как вдруг где-то далеко послышался – и приблизился – рев мотора, и центральные двери зала распахнулись. В зал со всей дури влетел легкий кроссовый мотоцикл, а на нем – долговязый парень в черной кожаной куртке и в шлеме. Гости ахнули и попятились, толкая друг друга.
Мотоциклист заложил крутой вираж и врезался задним колесом непосредственно в торт – об него и затормозил. Шоколадный бастион рухнул, сладкие куски веером разлетелись по залу, но собор со шпилем устоял, и даже свечки не погасли. В зале повисло облако удушливого дыма.
Наглец Алекс снял шлем. Газанул еще раз и заглушил мотор.
– Вот и я, – заявил он гостям. – Скучали по мне? А я по вам не очень. Тоскливо у вас тут. Но раз уж пришли, кушайте тортик. И да: спасибо дяде Максиму за мощный подарок. Хочется выпить за его здоровье. В шестнадцать уже можно?
Не дожидаясь ответа, он вытащил из кармана медную фляжку и поднес к губам, но всех обманул и пить не стал. Вместо этого – пшш! – он выплеснул струю жидкости изо рта прямо на свечки, и над шоколадной крепостью вспыхнуло жаркое пламя!
Гости зажмурились, но огонь уже погас. Запахло жженым сахаром. Фокусник разразился, что называется, дьявольским хохотом:
– Ну извините! Не рассчитал! Теперь ешьте жареный.
Затем он одним рывком завел мотоцикл и, развернув его к выходу, нахлобучил шлем на голову.
– Счастливо оставаться! – крикнул цесаревич. – Сестренки, я люблю вас! Встретимся на воле.
Парень примерился, поддал газу и выкатился прочь из зала. Подпрыгивая на ступеньках, съехал по широкой лестнице. Пронесся по галерее и выбрался во двор,
