Прыжок в устье Леты - Данияр Каримов
Перед прибывшим раскинулся от края до края горизонта огромный город. В отличие от десятков полисов, знакомых визитеру, этот, впрочем, не горел разноцветными огнями, не гудел нескончаемым движением существ и машин, не дразнил ароматами бакалейных лавок, уличных кафе и уютных кофеен. Каменный монстр давно испустил дух, обнажив обглоданный временем хребет рассыпающихся многоэтажек и рассыпав вокруг истончающиеся кости автострад. Он пока не торопился исчезнуть с лика планеты, впившись намертво в выжженную кислотными дождями поверхность железобетонными когтями.
Пришельца встречали двое: пожилой и склонный к полноте усатый мужчина, похожий чем-то неуловимым на меланхоличного персидского кота, и стройная рыжеволосая женщина значительно его моложе. Ее лицо с правильными чертами лица можно было бы назвать привлекательным, если б не печать холодной надменности. Приметив несуразную парочку, гость, отмахнувшись от невесть откуда взявшейся мошкары, легко подхватил поклажу и, чуть припадая на ногу, решительно зашагал навстречу.
– Прибыл наш красавец, – пробормотал под нос встречающий, придерживая одной рукой выцветшую панаму, которую норовили сорвать порывы холодного ветра. – И как бы мы без него не справились?
– Всеволод Маркович, откуда в вас столько предубеждений? – Женщина устало вздохнула, словно разговор об этом был между ними не в первый раз, но собеседники так и не пришли к согласию.
– Из опыта, моя хорошая, – проворчал Всеволод Маркович. – И он подсказывает, что наш дорогой гость способен преподнести сюрприз. А я очень не люблю сюрпризы. Особенно, если они неприятные.
Женщина поджала губки и недовольно тряхнула копной огненных волос. Однако если она и хотела что-то возразить, то оставила едкую реплику на потом. Прибывший, тем временем, подошел ближе и щелкнул каблуками высоких шнурованных ботинок.
– Групп-егерь Бригг, – представился он так, будто приготовился к докладу перед вышестоящим офицером. Заметив удивление на лицах встречающих, прибывший вдруг зарделся. – Ой, да что я? Прошу простить. Совсем зарапортовался. За пятнадцать лет от цивилизации и самого себя отвык. Никифор! Никифор Еловский.
– Всеволод Маркович, глава миссии, – встречающий чуть приподнял панаму. – Ваш, так сказать, временный патрон. Между прочим, имел честь когда-то работать в тесной связке с вашим отцом здесь – на Надежде. Он, наверное, что-то рассказывал?
– Совсем немного, – уклончиво ответил Еловский. – Дома он практически никогда не упоминал о других мирах.
– Узнаю скромного Ивана, – Никифору вдруг показалось, что глава миссии даже немного повеселел. – А мы были очень дружны, и долго поддерживали контакты. Ваш отец долго питал неподдельный интерес к Надежде.
– Всеволод Маркович, – напомнила о себе его спутница.
– Ох, простите старика, – воскликнул тот. – Нахлынуло, заговорился! Очаровательная дама рядом со мной – ваш координатор. Знакомьтесь.
– Ольга, – женщина протянула новичку руку для рукопожатия, но Никифор приложился губами к тыльной стороне ее ладони, заставив координатора легкомысленно прыснуть. Всеволод Маркович изумленно поцокал языком. Еловский, осознав ошибку, резко распрямился и со смущением затряс изящную ладонь координатора.
– Прошу простить, – повторился Никифор.
– Вам не за что извиняться, – заверила Ольга. – Мне было приятно. Нашей скромной миссии отчаянно не хватало галантных кавалеров.
Глава миссии принял огорченный вид и сокрушенно покачал головой. Хмурое небо над площадкой, будто подыгрывая ему, налилось тяжелыми облаками и уронило первые капли дождя. Закончив с приветствиями, троица направилась к бетонной коробке, скрывающей вход в бункер.
– Впервые на Надежде? – спросила Ольга.
– Не припоминаю, чтобы когда-нибудь здесь бывал, – ответил Никифор и инстинктивно поежился, почувствовав, как поползла по спине холодная капля, упавшая аккурат за шиворот. – Неуютный мир. Не думаю, что захочу сюда вернуться.
– Пообвыкните, понравится, – заверил Всеволод Маркович и ускорил шаг, вынуждая остальных последовать его примеру. – Человек, знаете ли, тем и хорош, что ко всему привыкает и приспосабливается. По сравнению с Гигандой у нас тишь и благодать. Вы ведь к нам прямиком оттуда? Как там сейчас? Еще стреляют?
– Стреляют, – коротко ответил Никифор.
– И вы, значит, тоже? – Всеволод Маркович бросил многозначительный взгляд на спутницу. Никифор, перехватив невербальный сигнал, насторожился. Ему не хотелось становиться участником чужой игры, правил которой не понимал.
– Вы, наверняка, ознакомились с моим досье, – с холодком сказал Еловский.
– Разумеется, – сухо ответил глава миссии и спрятал глаза под панамой. – И пригласить вас было не моей идеей.
– И не моей, – Никифор поправил винтовку на плече и, не скрывая вызова в голосе, добавил. – Хотя я тоже безмерно рад нашему неожиданному знакомству.
– Добро пожаловать, – мягко сказала Ольга, пытаясь вернуть беседе непринужденность. Пикировка едва знакомых мужчин, сначала ее забавлявшая, теперь вызывала досаду.
– Благодарю вас, – ответил Еловский и кивнул на металлические створы люка, еще хранившие на себе бесформенные кляксы защитной краски. – Полагаю, нам туда?..
ФАНТОМ – УГОДНИКУ. СРОЧНО. ОПЕРАЦИЯ «ПЕННИВАЙЗ» САНКЦИОНИРОВАНА СОВЕТОМ. ПРИШЕЛЕЦ ПРИКОМАНДИРОВАН К БУНКЕРУ БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ КОНСУЛЬТАЦИЙ С АРХИВАРИУСОМ КК2. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, С ПОДАЧИ ХИМЕРЫ. УСТАНОВИТЬ НАБЛЮДЕНИЕ. ПРЕДСТАВЛЯЮТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС: ВОЗМОЖНЫЕ МАНИПУЛЯЦИИ ХИМЕРЫ ПАТРОНОМ; ХАРАКТЕР КОНТАКТА ХИМЕРЫ С ПРИШЕЛЬЦЕМ, ВОЗМОЖНЫЕ СВЯЗИ МАНИПУЛЯЦИЙ С ТАЙНОЙ ЛИЧНОСТИ.
…В устье Тары было не сахар, но здесь гораздо хуже. Все, на что бы не падал взгляд, навевает безудержную тоску. Нет на Надежде ни бурной зелени милых сердцу алайских джунглей, ни крика птиц, вспугнутых на марше бестолковым имперским бронеходом, ни самой надежды, а только пыль, уныние и тлен. Мертвый мир, брошенный хозяевами. Или избавленный от них. Устье Леты…
Судя по картинкам, передаваемым орбитальной группировкой, жители планеты превратили свой дом, некогда, наверняка, цветущий и в чем-то даже уютный, в огромную смердящую свалку. На несчастной Надежде не осталось ни одного не пострадавшего от техногенной катастрофы уголка. Теперь весь этот многократно перестроенный и захламленный дом буквально разваливался на глазах. С грохотом и пылью рушились заводские трубы, проседали и осыпались жилые здания, на каменных мостовых гнили навсегда оставленные машины. Неумолимому молоху времени противился, пожалуй, только пластик, в который аборигены с каким-то необъяснимым фанатизмом стремились упаковать любую мало-мальски значимую вещь. Вездесущий ветер все еще разносил искусственную пленку далеко за пределы городов, продолжая отравлять почву и редкие чахлые растения.
Надежду следовало бы сохранить для истории, ничего на планете не меняя: законсервировать в том же виде как памятник глупости, алчности, жажде жалкого самоудовлетворения, неспособности поднять голову и перешагнуть через сиюминутные животные потребности. Моя бы воля, так и сделал, если б знал, как и для кого. Но Надежда вызывала у членов Всемирного совета чувства иного рода. Скорбь, жалость, сопереживание? Безусловно! Но, увы, только отчасти. Доминантой
