Андрей Рубанов - Живая земля

– Она теперь к другому ходит.

Мать пренебрежительно махнула рукой.

– Ну и что? Пусть сходит. Пусть сравнит. Дай ей время. Она ведь теперь с этим, как его… С Глебом?

– Да.

– Он ведь старше тебя. И ее.

– Ему двадцать пять.

– Взрослый, – оценила мать.

– Он не просто взрослый.

Мать снова подняла ладонь и отодвинула от себя возражения.

– Ну да. Он крутой. Я видела, у него мышцы, как у буйвола. И сам орел. Нос крючком, глаза бешеные. Тореадор такой… И деньги есть. И ведет себя очень уверенно. Только это не главное.

– Конечно, не главное, – сказал Денис. – Главное, мама, что он очень умный. С ним страшно разговаривать. Начнешь спорить, а он улыбнется и пальцы загибать начинает: во-первых, во-вторых, в-третьих… Рассуждает, как будто обедает. Первое, второе, третье и компот…

Мама пожала плечами и крепко затянулась сигаретой. Курила по-мужски. Говорила, что все журналистки курят по-мужски.

– Подумаешь. Умный. В жизни ум – не главное. И потом, ты сам далеко не глупый парень. И твоя голова устроена лучше, чем его голова. «Во-первых», «во-вторых», «в-третьих», «в-десятых» – так думать трудно, Денис. Важно уметь быстро выделить первое, оно же – самое главное. А ты хочешь думать про Глеба так, как думает сам Глеб. Во-первых, он взрослее, во-вторых – сильнее, в-третьих – умнее… Это глупо, сын. Ты любишь девушку – это первое, оно же и последнее. И самое главное. Во-первых, ты ее любишь, во-вторых, ты ее любишь и в-третьих, ты ее любишь. Чего тут думать? Иди туда, куда тебя зовет сердце, и не думай. Дай ей сравнить тебя и его. А потом иди и забери ее себе.

– Она не пойдет ко мне.

– А ты не думай, пойдет или не пойдет, – сказала мама. – Таких тореадоров, как этот Глеб, я хорошо знаю. Они себя преподносят как подарок. Твоя Таня к нему прибежала, а он плечами пожал: оставайся, если хочешь. Потом она к тебе вернется, а тореадор опять плечами пожмет: иди, если хочешь. Я ж самый крутой, думает он. Одна ушла, другая придет. Всегда очередь стоит. Мы ж в Москве живем, здесь всегда полно девок. Так было триста лет назад, и сейчас так есть…

– Она не пойдет.

– Сделай так, чтоб пошла. Придумай что-нибудь. Только не сейчас. Сейчас ты травы нажрался и думать не умеешь… А деньги – спрячь.

– Лучше ты спрячь.

– Нет, сын. Твои деньги – ты и прячь. А я про них ничего знать не хочу.

Денис вскочил, схватил радужную пачку. Протянул.

– На. Купи цереброн. Купи сразу много, про запас. Ты же всю зарплату на него тратишь. На! Я тебе их принес.

Мама улыбнулась. Не притронулась.

– Уже не трачу. И запас у меня есть. Потом поймешь. Ложись спать.

Она встала, ушла к себе. Денис решил, что надо что-то возразить, и насчет денег, и насчет Тани, пошел следом, уже раскрыл было рот, но замер на пороге маленькой комнаты матери: с экрана телевизора смотрело знакомое лицо. Фотография, явно старая, низкого качества. Потом еще одна и еще.

– …час назад найден мертвым, – донеслось до Дениса. – Предположительно упал с большой высоты… Лев Ставский… Он же Лева Скромный, он же Постник… Приобрел известность как личный помощник, секретарь и камердинер влиятельного бизнесмена Петра Глыбова, трагически погибшего в две тысячи сто четвертом… В последние годы вел уединенный образ жизни… По факту гибели Ставского возбуждено уголовное дело… Сотрудники правоохранительных органов отказались комментировать… Но известно, что речь может идти о самоубийстве…

Ночью его разбудил телефонный звонок. Денис оделся, бесшумно вышел из квартиры. Впрочем, мать спала очень чутко и все слышала, конечно.

Глеб сидел на ступенях, сжимал под локтем нечто объемное, завернутое в дерюгу. Сам выглядел необычно. Усталый, бледный, одетый в телогрейку и поношенные унты. Кроличий треух набок. Типичный правильный горожанин. Вернулся домой с ночной смены, взял в магазине «Все свое» шкалик пшеничной и притулился на лестнице, уединенно выпить, перед тем как предстать перед домочадцами.

Тихо спросил:

– У тебя кто дома?

– Мать. Больше никого. Насчет Постника слышал?

– Да, – сказал Глеб. – Потом поговорим. Возьми. Подержи у себя.

Денис молча кивнул, перехватил сверток, едва не уронил: под тряпкой обнаружился тяжелый контейнер светлого металла.

– Когда заберешь?

– Не знаю, – мгновенно ответил Студеникин. – Может, завтра. Может, через месяц. Или через год. Может, вообще не приду. Мне не звони, домой ко мне не приходи, никого из моих пацанов не ищи. Если что – сегодня ты меня не видел.

– Понятно, – сказал Денис. – Тогда я пошел.

Глеб посмотрел ему в глаза.

– Хочешь знать, что там?

– Нет, – ответил Денис и стал разворачиваться, но Студеникин схватил его за плечо.

– Подожди. Поставь ящик. Сюда, на пол.

Денис повиновался.

– Открой. Только тихо.

Под первой крышкой обнаружилась вторая, прозрачная. Сквозь пластик – видимо, сверхпрочный – можно было разглядеть укрепленное зажимами нечто. Темное, округлое, лоснящееся, размером с голову младенца, поперек – глубокая борозда или царапина.

– Стекло не открывай, – шепотом произнес Студеникин. – Не прикасайся. Самое главное: никакого контакта с водой. Вообще с любыми жидкостями. Малейшая капля – конец всему. Понял?

– Понял, – сказал Денис. – Это то, что я думаю?

– Да.

– Семя стебля?!

Студеникин сверкнул глазами и улыбнулся:

– Да. Это семя стебля.

Часть 2

Глава 1

Сначала на участок приходят монтажники. Срезают перила, радиаторы отопления и водопроводные трубы. Правда, задолго до монтажников появляются мародеры и берут самое ценное: цветной металл, электрический кабель. Пятнадцать лет назад мародерство было в большой моде, десятки тысяч москвичей не занимались ничем, кроме поэтапного и вдумчивого растаскивания барахла из обезлюдевших башен. Некоторые выросли в профессионалов высокого уровня, промышлявших, например, только книгами или только мебелью ценных пород. Те времена давно прошли, нынешним монтажникам достаются трубы – но и трубы в большой цене. Сплав, из которого они сделаны, крепче оружейной стали.

Монтажников сменяют подрывники: закладывают тротил и ломают часть этажа, обычно – тысячу квадратных метров. Потом надо ждать, пока осядет пыль, и запустить грузчиков. Они выгребают мелкий мусор, набивают осколками прочные пластиковые мешки и относят вниз, к транспортеру. Транспортеры маломощные, их ставят между пятидесятым и десятым, для экономии энергии; с десятого этажа мешки просто сбрасывают вниз. Сбрасывать сразу с места работ – допустим, с восемьдесят второго уровня – запрещено, слишком много пыли.

На участке остаются крупные фрагменты стен и перекрытий. То, что нельзя унести на горбу. Наступает черед молотобойцев: орудуя ломами и кувалдами, они превращают большие обломки в маленькие. Иногда начальство велит выламывать из бетона куски арматуры: черный металл тоже нужен народному хозяйству; надо беречь ресурсы и сберегать сбереженное. За молотобойцами снова приходят грузчики. И так до тех пор, пока весь этаж – стены, перегородки и перекрытия – не будет сломан и не превращен в каменно-цементное крошево.