Выкуп - Виктор Иванович Калитвянский
Красное вино!.. О, красное вино в жизни советского человека – это, знаете ли, не фунт изюму, это уже почти бином Ньютона!.. Тем более, если советские люди – студенты, а если разобраться поглубже, до самого дна, – простые школьники восьмого класса.
Представим себе заброшенный лес на краю Москвы в пору весеннего цветения, когда природа благоухает, люди полны надежд, а подростки – непонятного, загадочного томления.
И вот группа школьников, только что с майского субботника, прибывает на пикник, и во главе – учитель, классный руководитель, дама ну очень почтенного возраста, где-нибудь возле сорока.
Мальчики разводят костёр, девочки готовят еду, классный руководитель старается уберечь коллектив от безобразий.
Но как уберечь, когда мальчикам шестнадцать лет и они видят себя настоящими мужчинами? И в параллель с подготовкой основного стола за соседним холмиком готовится другой, где главное блюдо – красное вино под названием «Плодово-ягодное». На бутылке – этикетка, на этикетке – гроздь винограда и ещё несколько фруктов нашей умеренной полосы.
И вот там, за холмиком, среди расцветающей русской природы юноша впервые приобщается к феномену под названием «красное вино».
Это совсем другое вино, нежели то, что сейчас стоит перед нами в этой замечательной бутылке, привезённой сюда с другого края света. Это прекрасное вино в моём бокале, – создано трудолюбивыми руками чилийских крестьян, что испокон веку выращивают виноград на склонах своих Анд.
Это вино не для подростков, это вино не поставишь в ложбину между русскими холмиками, чтобы пить его торопливыми глотками, пригибаясь и ощущая себя отважным диверсантом в тылу врага. Это вино даёт душе радость, но – тихую, неагрессивную, когда сознание яснеет, а язык становится точным.
Не то – наше доброе «Плодово-ягодное»!
Каждый глоток этого напитка рождает в организме подростка чувство бурное и пронзительное, словно кто-то могущественный мазанул по всему окружающему миру яркими красками. И звуки – звуки этого окружающего мира внезапно делаются в десять раз звонче, и даже какое-то непонятное эхо рождается высоко в небе!..
– Выгодное? – восхищается Аня.
– Плодово-выгодное, – подчёркиваю я.
– А что учительница? – готова прыскать Аня.
– А что учительница? – вздыхаю я. – Родительский комитет. Повестка дня. Пьянка, дебош.
– А кто зачинщик? – нахмуривает бровки Аня.
– Ясное дело, кто… Димка, – усмехаюсь я.
Тень непонимания пробегает по анечкиному лбу.
– То есть, ты? – говорит она и снова бросает на меня свой опытный взгляд менеджера.
– Ну, конечно, – устало подтверждаю я, мысленно чертыхаясь. – Но это всё присказка, сказка впереди…
Потому что «Плодово-выгодное» – это ещё не венец советского красного вина. Да и что это за удовольствие – выпивать за холмиком, пригнувшись, в боязни быть схваченным на месте преступленья училкой.
Настоящий пир с красным вином – это, конечно, студенческие бденья. Представим себе университетскую общагу, двенадцатый этаж, второй час пополудни. Четверо недобросовестных студентов сбежали с последней лекции, чтобы провести оставшуюся половину дня с вином и картами. До женщин дело тоже доходило, но это уже – по обстоятельствам. Сначала – карты и вино.
А вино – божественный, любимый студенческими поколениями конца 20-го века – «Солнцедар».
Кому из советских маркетологов пришло в голову назвать это вино «Солнечным даром»? Дар солнца – всем советским студентам.
Всё, что применимо к «Плодово-выгодному» – может быть отнесено к «Солнцедару» целиком и полностью. Но, помимо этих ценных качеств, «Солнцедар» имеет ещё одно: к способности придавать яркость окружающему миру он добавляет мощную струю дури, которая овладевает питухом постепенно. Медленно, но верно, минута за минутой. Час за часом.
И вот вроде бы только что сидели за пулей, мирно ловили мизер, никого не трогали. Но что-то такое пересеклось во времени и пространстве общаги, какие-то силовые линии неверно переплелись, – и вот уже мы ведём словесную разминку перед боем.
Какой-то балбес с мехмата доказывает нам, что он вовсе не толкал нас, проходя по коридору в туалет. По его словам, именно мы нагло и дерзко пихнули его в шею – как будто нельзя разойтись в коридоре подобру-поздорову двум молодцам… Плечи мешают?..
И вот уже обстановка накаляется до предела, и вот-вот последует первый удар… но прибегает оперотряд, и начинаются разборки по поводу нарушения режима, и заканчивается всё назавтра тягостной беседой в кабинете заместителя декана по воспитательной работе.
Вот что такое красное вино. Настоящее красное вино. Которое не для нежных европейских желудков и душ.
– Ты хотел сказать, чилийских?.. – осведомляется Аня.
– Ну да, – киваю я. – И чилийских, и европейских. Можно подумать, они чем-то отличаются.
Пока я слагал оду советскому красному вину, мне почему-то не приходило в голову, что самый простой способ не выдать себя, – это молчать… Но для этого надо – передать инициативу собеседнику. Ну а если это удаётся – тогда сиди себе, кивай, поддакивай, подливай вино и наслаждайся обществом любимой женщины…
И вот я сижу и слушаю – о маленьком северном городке, где зимой сугробы выше роста, небо – низкое, реки – медленные и полноводные, а люди – неторопливы и основательны. Я уже слышал эти рассказы, тогда, в те счастливые семь дней, но и сейчас они доставляют мне удовольствие, тем более – Аня не повторяется, она умеет найти простые слова, важные и точные. Выясняется к тому же: сделавшая столичную карьеру Аня, – помогает своим родственникам, материально, у них там совсем неважно и с работой, и с зарплатой…
Аня говорит о своей помощи – так, мимоходом, к слову, – она не видит в этом ничего особенного. Успешный банковский менеджер, оказывается, – обыкновенный человек, у неё вполне земные проблемы…
Когда приходит время рассчитываться с официантом, Аня даже не пытается предложить своё участие. Я выкладываю наличные и вспоминаю, как мы обедали в первый день нашего знакомства и как она умело, в нужный момент расплатилась карточкой, и мы оба сделали вид, что так и нужно. На какую-то секунду я прихожу в себя, становлюсь снова самим собой, Саней. Вся эта зеркальная жизнь вдруг представляется мне миражом… Но Аня каким-то образом чувствует смену моего настроения, она берёт меня под руку, прижимается ко мне плечом, и мы идём по Садовому – шаг в шаг, так что я даже забываю, где я, о чём можно говорить, а о чём – нельзя…
И вдруг вижу – стоим.
Оглядываюсь. Стоим у перехода через Садовое, как раз напротив улицы Щепкина.
– Ну, идём же! – говорю я и тяну Аню за руку.
– А куда? – спрашивает она, а глаза у неё – карие-карие, круглые-круглые.
Глаза-то – круглые, даже испуганные, но стоит она твёрдо, и рука – крепка.
– Ага! – кричу я. – Ноги сами привели меня куда требуется.
– А куда требуется? – осторожно спрашивает Аня и тянет руку к себе.
– Так вот же он, мой славный домик! – кричу я, но руки
