Выкуп - Виктор Иванович Калитвянский
– Я-то друг, – заявляю как можно самодовольнее, – а вот вы-то кто будете? Вы ведь даже не представились…
– Ах, так вы, наверное, Саша? – Моя любовь распускает все свои пёрышки, она просто великолепна. На одну секунду я испытываю сожаление: может быть, напрасно я кочевряжусь? Подумаешь, делится со своим импотентом-мужем крохами нашей бурной сексуальной энергии, пытается его подлечить-взбодрить. От тебя что, убудет? – Я столько слышала о вас, о вашем таланте… – Люба изгибает свой стан с грацией пантеры на охоте. – А меня зовут Любой. Дима говорил вам обо мне?
Отпираться глупо. Кому я ещё мог доверить машину, кроме Саньки? То есть, понятное дело, что свою «Тойоту» я вообще никому не доверю, в том числе и ему, но Люба об этом не знает и разубеждать её не стоит. Надо скорее спровадить её отсюда, иначе, не дай бог, она что-нибудь заподозрит и заглянет в ресторан.
– Люба? – Я моргаю как можно более наивно. – Ах, Люба! Как же, как же… Столько слышал!
– Надеюсь, ничего плохого… – усмехается моя бывшая любовь. – Вся проблема в том, Сашенька, что вот уже третью неделю я не могу с Димой связаться. Это странно… И вот еду… и вдруг!..
– Удивительный случай, – говорю я. – В Москве случайно наткнуться на машину любовника – всё равно что встретиться в метро с женой…
Люба пристально смотрит на меня.
– Вы интересно мыслите, Саша, – говорит она тихо. – Совсем, как ваш друг… Скажите, когда вы видели его в последний раз? Наверное, когда брали машину?
– Да, – говорю я. – То есть, нет…
– Нет? – наклоняет голову Люба. – Что это значит?
Я и сам не знаю, что всё это значит. Я только уверен, что с ними, с моей любовью вкупе с её олигархом, – надо быть крайне осмотрительным. Не стоит давать им ни одного лишнего факта информации.
И я объясняю Любе, что виделся с Димой давно, наверное, с неделю назад. Но сегодня утром он позвонил мне и попросил перегнать машину на стоянку в редакции. Вот я и…
Я показываю одним пальцем в сторону Сухаревки, а другим – в сторону Курского. Любины глаза внимательно прослеживают за фигурами из моих пальцев, но в следующее мгновение я вижу на её лице невысказанный вопрос: какого же чёрта ты свернул на Сахарова, ежели тебе нужно на Курскую?
– А я по бульварам люблю, – шепчу я.
– Какие вы оба умные, – шепчет она мне в ответ.
Пора снова прикинуться дурачком, и я с наивной улыбкой жму плечами.
– Так он звонил вам утром… – размышляет вслух Люба. – А вы не могли бы сделать мне одолжение? Позвонить ему с вашего телефона? Это ведь несложно?
– Несложно, – говорю я. – Только как-то неловко… Почему вы не хотите со своего?
Будучи человеком действия, Люба не вдаётся в пустую дискуссию, а на моих глазах посылает вызов. На мой номер телефона. Я мысленно прослеживаю путь звонка, который направляется на ближайшую тарелку, затем на спутник, а оттуда снова на ту же тарелку – чтобы подать сигнал на мою сим-карту, которая вставлена в Санькин аппарат. Который – лежит в моём кармане.
А в санькином кармане лежит мой аппарат с его сим-картой.
Вот так. Конспирация так конспирация. На войне как на войне. Выражаю нам обоим благодарность за бдительность и тщательную подготовку операции.
Звонок между тем долетел до моей сим-карты в санькином аппарате и заткнулся, поскольку попал в чёрный список. Надо же, случается и такое, что любовь попадает в чёрный список.
Люба подносит к моему носу свой аппарат, в котором женский голосок сообщает о неудаче любовной связи.
– Понятно, – говорю я. – Сейчас попробуем.
Достаю санькин аппарат и на глазах моей рыжей стервы набираю свой номер. Сигнал, проделав путь к спутнику и обратно, находит мой номер занятым, что немудрено, поскольку я пытаюсь вызвать самого себя.
Послушав уже из моего, то есть санькиного аппарата, тот же женский голосок, рапортующий о неудачной попытке, Люба вздыхает, и снова мне кажется, что тень отчаянья проносится по её холёному лицу.
– Хорошо, – мужественно улыбается Люба на прощанье. – Когда увидите Диму, передавайте ему привет.
Несмотря на грустную улыбку, последние слова звучат как-то зловеще.
Она выходит. «Мурано» взрёвывает, дёргается и уносится прочь.
Путь свободен. Однако путь теперь один – в редакцию. «Тойота» должна стоять там. Там будет сторожить меня моя бывшая любовь. А может быть, и не только она.
Я завожу машину, и в это время звонит телефон. Нажимаю клавишу, слышу Санькин, то есть мой, но какой-то чужой голос. И вижу самого Саньку на крыльце ресторана.
– Понимаешь, – говорит он. – Нюхалков объявил общий сбор своих рабов.
– О чём ты? – изумляюсь я. – Какой Нюхалков, какие рабы?
И в ту же секунду вспоминаю – кто и что.
– Наплюй, – говорю я. – Аня важнее. Так?
– Конечно, – без тени сомнения подтверждает Саня. – Но деньги… Это хорошие деньги. Просто так он не станет свистать всех наверх в полночь.
– В полночь? Ну и порядочки у вас, – вздыхаю я. – Решай, что для тебя важнее…
Саня молчит. Раз молчит, два молчит, три – молчит.
– Что? – кричу я. – Ты с ума сошёл! Ты совершенно обнаглел! Мало того, что ты забрался в моё тело, ты хочешь, чтобы я занимался твоей грязной работой! Да ещё по ночам, когда порядочные люди спят!
А непорядочные летают по всей Москве в поисках жареного, – добавляю я – сам себе.
Ещё полминуты я испражняюсь ругательствами. Если очистить до сути, то получится простая мысль: добро никогда не остаётся безнаказанным… Но затем в голову мне приходит одна идея.
– Ладно, – говорю я. – Чёрт с тобой, диктуй адрес.
– Что ты задумал? – спрашивает Саня, обеспокоенный.
– Там будет видно, – говорю я. – Может, его тоже раскрутить?
– Вообще-то он мой источник заработка… – напоминает Санька. – Хотя…
Вот именно, – думаю я. – У нас теперь источников хватает.
Саня. Любовь втроём
Возвращаюсь. Смотрю на часы: отсутствовал пять минут.
– Решил свою проблему? – спрашивает Аня.
Вопреки моим опасениям, она совсем не грустная, наоборот, какая-то весёлая горячая сила исходит от неё. Неужели это и есть – настоящая любовь женщины?..
Мы поднимаем фужеры с вином, прикасаемся один к другому, и хрусталь отзывается тонкою счастливою нотой.
А дальше – дальше начинается какая-то комедия. Я всё время не могу избавиться от опасения, что Аня узнает меня – Саню – в чужом обличье. Поэтому всё, что приходит мне в голову, – я стараюсь давить и действую от противного.
Например, если меня тянет поговорить о литературе, я отпихиваю это желание и судорожно ищу что-то конкретное, земное, как говорится, от сохи.
Так возникает в нашей беседе призрак димкиного предка, орловского крестьянина. От него ниточка ведёт к столыпинской реформе и вообще – к нашему великому революционному прошлому. Но очень скоро взор моего ангела рассеивается, – её явно не трогает сегодня наша несчастливая историческая судьба.
Официант в
