Игорь Вардунас - Противостояние

Ближе к полудню лагерь практически обезлюдел. Большая часть населения перебралась поближе к центральной части палаточного лагеря, изогнувшегося сарацинским луком. Там, в грудах опилок, белели свежеошкуренными боками примитивные сиденья, представляющие собой длинные жерди, положенные на невысокие столбики, наскоро вкопанные в утоптанную землю. В паре мест их все еще доделывали, остервенело вбивая гвозди в неподатливую сырую древесину.

Представители благородного сословия не спеша рассаживались на импровизированные сиденья, прекрасно понимая, что без них не начнут, а от того и вовсе став подобием снулых улиток. За телодвижениями дворян, поглядывая на солнце, потихоньку взбирающееся в зенит, наблюдали остальные присутствующие.

А их на новоявленном месте судилища так же набиралось предостаточно. Простолюдины из окрестных местностей оказались не менее любопытными, нежели знатные люди. Так же не сумела остаться в стороне Церковь, допустившая столь вопиющие факты среди окормляемого населения. То там, то там черными грачами мелькали фигуры священников.

Чуть поодаль от остальных сгрудились, разбившись на две группы, фожеренцы. И глядели они друг на друга со столь нескрываемой ненавистью, что, того и гляди, над их головами могли засверкать огни Святого Эльма. Мелькали сжатые кулаки и дубинки. Внимательный взгляд мог заметить и несколько длинных ножей для забоя скотины, предательски выглядывающих из-под одежды. От возможного смертоубийства деревенских оберегал в первую очередь сурово поглядывающий в ту сторону кардинал Годэ, чинно восседающий под навесом. Ну и с полдюжины савойцев, расположившихся на невидимой линии, делящей расстояние меж гневными фожеренцами точнехонько пополам.

Наконец, когда небесному светилу до точки зенита осталось совсем немного, кардинал подал знак. Гнусаво взревели начищенные трубы, а по кривоватому флагштоку поползло наверх знамя, трепещущееся на ветру. Суд начался.

Не успели трубы смирить свой нестройный рев, как на грубо сколоченную кафедру взобрался доминиканец, отец Ансельм. Именно он, а не легат Ришар Годэ юридически был председателем инквизиции. Прокашлявшись и с ухваткой опытного оратора оглядев присутствующих, он начал:

– Сегодня прекрасный день для веры, братия и сестры, сыновья и дети Равноапостольной Римской церкви! Как прекрасен для веры сей день, в который мы собрались. Скажем откровенно, братия, прекрасный день для веры, ибо мы с вами собрались здесь для того, чтобы творить Божий суд. Еще святой Августин говорил «Мир есть тело». Но что же нужно, чтобы это тело нормально существовало? Здоровье! И как же нам сохранить сие здоровье? Лишь отсекая пораженные органы и делая целительное кровопускание! Враги нашей веры и нашей Церкви – вот пораженный орган! – Ансельм картинно указал на пятерых альбигойцев. По толпе собравшихся пробежал одобрительный гул.

Карл, слушая речь доминиканца, мучительно пытался припомнить, где же он раньше мог слышать все эти тезисы, но вскоре сдался. Подобной риторикой были набиты все богословские трактаты, от папских булл и до выступлений ярмарочных проповедников. Сейчас же его мысли более всего занимало, успеет ли Дитрих со своими людьми до казни и насколько точно выполнит свои обещания позабытый в суматохе последнего дня Бернар.

– Может быть, кто-то мне возразит, что наша Церковь осуждает кровопролитие? – продолжал меж тем Ансельм, строго оглядывая ряды слушателей, словно ожидая среди них найти несогласного. – Однако, заметьте, братья, что мы, святая инквизиция, не проливаем крови еретиков. Мы лишь разыскиваем их, устанавливаем степень вины и передаем мирскому суду. Однако и мирскому суду мы не разрешаем кровопролития. Пойманные и осужденные еретики подвергаются повешению, утоплению либо очистительному сожжению, аутодафе! И в этом, братия, проявление высшей гуманности, которой никто из этих грешников не заслуживает. Но к делу! Сегодня мы передаем в руки наместника Монтелье пятерых сатанистов-катаров, чья вина подтверждается многочисленными свидетельствами добропорядочных христиан, а равно и их собственными признаниями…

Карл, уже не вслушиваясь в словоплетения инквизитора, прищурив глаза, устремил взгляд на солнце, будто бы пытаясь его задержать на месте до тех пор, пока на выгон не влетят доблестные майнцские рыцари. Однако дорога, ведущая в Арль, оставалась пустынной. Последние слова, которые произнес Ансельм, неожиданно дошли до сознания Карла.

– Первым свидетелем обвинения, уважаемый наместник, выступит вассал сеньоры де Монтелье, Бернар Монтрезорский!

«Почему же Бернар? – недоумевал Карл. – Его же вчера даже на допросы не вызывали и если уж собирались выслушать, то должны были сделать это в самом конце…»

Тем временем два арбалетчика из охраны наместника Монтелье подтащили к трибуне связанного Бернара.

– Ответствуй! – сказал Ансельм. – Признаешь ли ты обвинение в колдовстве, выдвинутое против тебя майнцским зеленщиком Густавом?

– Признаю, но только отчасти, – выпучив глаза, отвечал толстяк. – Колдовал, было дело. Но не от греховных мыслей и побуждений, но только лишь потому, что и сам был околдован еретиками и действовал под силой их чар…

– Вот как! – делано усмехнулся Ансельм. – И что же, ты сможешь назвать тех, кто напустил на тебя сии чары?

Карл понял, что все пошло совершенно не так, и в глубине души уже догадался, чье имя назовет подлый вор и растлитель. По фальшивым голосам Монтрезора и инквизитора было ясно, что перед публикой разыгрывается заранее срепетированный спектакль, однако разум Карла протестовал против столь вероломных действий, вдохновителем которых несомненно был…

– Могу! – громко произнес Монтрезор. – Околдовавшим меня еретиком был некий лжесвященник из Майнца. – Произнеся эти страшные слова, Монтрезор протянул руку (похоже, что именно для этих целей не связанную) в ту сторону, где стоял Карл.

Люди, стоящие рядом, шарахнулись в стороны. В мгновение ока вокруг Карла образовалось пустое пространство. Он ошарашенно повернулся туда, где стояло кресло Годэ. Кардинал, прищурив глаза, смотрел на него в упор, как повар смотрит на курицу, избранную для будущего бульона. Подчиняясь чуть заметному кивку головы кардинала, пятеро савойцев во главе с Швальбе подошли к Карлу и взяли его в каре.

– Однако, отец Ансельм, не кажется ли вам, что для столь тяжелого обвинения одного свидетеля недостаточно? – ханжески поинтересовался Годэ. – Ведь отец Карл был рекомендован инквизиции самим архиепископом Майнцским и выполнял обязанности секретаря на нашем процессе…

– Свидетели есть, ваше высокопреосвященство! – с готовностью ответил Ансельм. – Кто как не единомышленники являются лучшими обличителями его страшной вины. Ведь, как выяснилось, Карл принимал участие в их шабаше!